Долго просидела Анна у ворожеи. Спохватилась, когда уж стемнело. По дороге ко дворцу уговаривала себя, что врут, поди, карты-то, все так говорят. Но избавиться от впечатления не могла. Уж больно все сходилось. И молодой военный, и возможные сплетни, конечно, от толстухи Брюсши. Она – ее ненавистница. Не может милости государыни ей простить.

Уже на пороге фрейлинского флигеля приняла решение быть осторожнее. С поручиком пока не знаться. А за графиней Прасковьей понаблюдать повнимательнее.

Как-то за утренним туалетом, помогая императрице привести себя в порядок, Анна уронила нечаянно полотенце. Екатерина спросила:

– Моя дорогая королефф, вы рассеян, может быть влюблен?..

Анна спохватилась, постаралась взять себя в руки. Какое-то шестое чувство подсказало ей, что запираться не стоит. Зная любовь государыни к правде, она интуитивно выбрала самый верный ход, ответив кротко:

– Нет, ваше величество, это другое – наверное, вздор, нестоящий внимания. Но если у вас найдется время, и вы окажете милость выслушать меня, я расскажу историю своих чувств. Они глупые и я бы не решилась сама. Тем более, что моя исповедь, возможно, возмутит ваше доброе сердце, а может – позабавит…

В конце мая, когда Двор более или менее обжился в Царском Селе, в один из вечеров в малом кабинете собралось за картами обычное общество. Не было Орлова, и Екатерина собиралась послать за ним, когда дежурный флигель-адъютант доложил, что прибыл гонец из Петербурга.

Вошедший корнет, в запорошенном пылью кафтане с измазанным в копоти лицом, доложил, что в столице пожары. Занялись пакгаузы с пенькой на Васильевском острове. Ветер, раздувая пламя, перебрасывает его с дома на дом, и деревянные строения вспыхивают, как свечки. Целые кварталы до дальних линий – единая стихия огня…

Екатерина выслушала сообщение внешне спокойно, только побледневшие губы, сжавшиеся в тоненькую полоску, выдавали ее волнение.

– Боже мой, но ведь там на Васильевском острову – дом Эйлера. А он так боится пожар, да еще и не видит…

– Господина академика подоспевшие люди вывели из огня. Сам-то он все о бумагах пекся, в коих труды его, касаемые до мореплавания, запечатлены. Так оные листы прямо из пламени сам господин Президент академии граф Владимир Григорьевич Орлов вынесть изволил…

– И здесь Орловы… А где, кстати, граф Григорий Григорьевич?..

Ни к кому персонально не обращенный, вопрос повис без ответа. Императрица поблагодарила корнета, велела флигель-адъютанту проследить за тем, чтобы молодого человека накормили и определили на ночлег, понеже к утру она подготовит письмо генерал-полицмейстеру, которое посланец и отвезет.

Императрица долго смотрела в темное окно, потом бросила карты. Игра расстроилась.

– Вот уж истинно: «где тонко, там рвется». Коль прав был великий преобразователь, настаивая на каменном строении столицы. Так нет же: «Россия страна лесов… Это Европа, мол, свои дерева на уголья перевела, а у нас их несчетно…» – передразнила она кого-то из оппонентов. – Что же, отныне будем строиться только из камня!.. Извините, господа, придется вам доигрывать без меня…

Она поднялась, взглянула на Анну и коротко кивнула.

– Проводите меня, мой друг, а потом найдите кого из статс-секретарей.

Анна взяла свечи и пошла вперед. У двери будуара она остановилась. Там кто-то был… Императрица резко толкнула створку и взгляду обеих женщин предстала отнюдь не лучшая часть фаворита, под которым, разметав волосы по подушкам и, забросив ноги на плечи кавалера, дергалась Прасковья Брюс.

Екатерина остолбенела.

– Фи… Schweine Hunde[42]… В мой постель… – произнесла она брезгливо.