Шло время, Сергей забыл про Хмыря совсем, тем более, что он был ему просто знакомый из детства. Где-то лет через шесть или семь, с тех пор как Пожидаев вернулся из армии, он, собрав разный мусор из дома, и загрузив его в машину, повез его на свалку, которая была сразу за станицей. Подъехав к ней, он стал выгружать мусор, к нему, как обычно, подбежали ее жители, и сразу же начали перебирать выбрасываемый им хлам. Среди них мелькнуло знакомое лицо. Сергей внимательно всмотрелся в закопчённое, загорелое, худое лицо, и тут же узнал Толика.
– Хмырь, это ты? – задал он нелепый вопрос, еще не веря увиденному.
– Да, я, – ответил тот.
– А что ты тут делаешь? – еще большую нелепость спросил Пожидаев.
Но Толик, не ответил, и перестав рыться в мусоре, быстро зашагав вглубь свалки. Сергей молча смотрел ему в след… И опять, что-то неуловимо-знакомое, он увидел в быстрой, и в тоже время неприметной походке Толика… и тут его осенило: точно также, шел Андрей Козлов, тогда, по коридору в столовой…
А примерно через полгода, Пожидаев узнал, что Толик умер, выпив на свалке какую-то гадость – чей-то «выстрел», из далекого Афганистана, все же достиг своей цели, просто «пуля» была «замедленного действия»…
Глава V
Все же молодость – это круто, когда ничего не болит, даже после страшного перепоя бражкой, только путаются мысли, события и лица, как в песни у Высоцкого: «Ой где был я вчера». Еще один огромный плюс в молодости – это энергия, которая движет человеком, несмотря на все физические, химические и биологические законы. Но, все же, есть допустимый предел и у молодого организма. Наверное, к нему и подошел Сергей в тот день, когда, пошатываясь, он ходил по варочному цеху…
Уже пошел третий месяц с тех пор, как полк был в рейде, а Пожидаев так и продолжал готовить один на 300 человек. Все его попытки, найти себе подсобника, потерпели фиаско. Он, несколько раз подходил к зампотылу, прося хоть кого нибуть себе в помощь, но в ответ только слышал: «Хорошо. Я понял. Скоро будет. Потерпи немного», и тут можно вспомнить другого классика: «Да только воз и ныне там». Тяжелый, ежедневный, физический труд без выходных и проходных; отсутствие нормального сна: три-четыре, максимум пять часов в день; плюс, частое злоупотребление, по ночам с разведчиками чарса и браги, подточили силы Сереги…
Ночью, они «неслабо» посидели с разведкой, нажравшись бражки, шлифанув ее хорошим Пакистанским чарсом, и теперь, Сергей, слабо соображая, что происходит вокруг, пытался приготовить обед. Еще пару недель назад, после такой посиделки, он легко бы прыгал по варочному цеху, но теперь, его «моторесурс» был на исходе: все плыло в глазах, и голова совершенно отказывалась работать. Завтрак, каким-то чудом прошел, хотя он смутно помнил, как он его готовил, да и он, если честно, не пытался этого делать. Раз никакой офицер «не подъехал с предъявами», значит, все прошло нормально.
Вот так, пошатываясь, он шарахался между пятисотлитровыми котлами, смотря мутными газами на наряд по столовой, что то ему говоря, и одновременно мечтая: «Эх, загаситься бы где нибуть, и проспать суток двое-трое, кряду, не вставая». В его мечты о сне, непрерывно вмешивался свист предохранительного клапана, который истошно шипел и свистел, выпуская струю пара вверх, сбрасывая избыточное давление, кипящего внутри котла, горохового супа.
«Ладно, сейчас дорежу картошку, тогда открою котел, и ты заткнёшься», – мысленно, заговорил Серый с клапаном. «Под давлением быстрее свариться горох, если что. Свисти, хоть засвестись, меня этим не прошибешь», – продолжал он свой диалог, хотя, свистящая железка, вряд ли читала его мысли, и поэтому, не обращая внимания на его аргументы, продолжала выть на весь варочный цех.