Когда подошла наша очередь, папа подвернул штаны и со мной на руках вброд направился к лодке. Следом шли мама с Раданой и все остальные. Солдат преградил нам путь, выставив вперед винтовку, так что дуло коснулось папиной руки.

– Что это? – спросил он, разглядывая металлическую шину на моей правой ноге.

– Это для опоры, чтобы дочь не хромала, – ответил папа.

– Она калека?

– Нет! – возмутилась я.

Глаза солдата злобно сверкнули. Я опустила голову.

– У нее был полиомиелит, – объяснил папа.

– Выбросите в воду, – приказал солдат.

– Прошу вас, товарищ…

– Снимите и выбросите в воду! Это механизм!

– Но…

– Организация ее вылечит!

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем папе удалось наконец снять шину. Он швырнул ее за борт, и она отправилась ко дну, как игрушечный кораблик. Я никогда не буду ходить как мама, мелькнуло у меня в голове. Я ненавидела шину, но теперь я о ней жалела. Хорошо, что разрешили оставить ботинки. Солдат пропустил нас в лодку.

Внутри царила темнота, лишь под самым потолком горел маленький керосиновый фонарь. Я задохнулась от вони. Пахло гнилым сеном и навозом, словно мы оказались в животе у коровы. На деревянном полу, покрытом темными пятнами, валялись клетки, ящики, корзины и тюки. Мы нашли место рядом с большой клеткой – в таких обычно перевозят кур и уток. Папа сдвинул клетку, а Большой Дядя разложил на полу чистое сено, чтобы мы могли сесть. Выбраться из лодки можно было только через дверь. В стенах наверху виднелись небольшие, круглые, как луна, отверстия с решетками. Я не сводила с них глаз.

Вошел последний человек. Дверь захлопнулась – гигантская пасть поглотила свою добычу. Никто не услышит нас, в ужасе подумала я. Никто не узнает о нашем существовании. И тогда я закричала, так громко, как только могла.

– Тебе лучше? – спросил папа, когда я перестала кричать.

Я кивнула.

– Хорошо. – Он ласково потрепал меня по голове. – Ты меня напугала.

Когда мы наконец причалили, у меня было чувство, что мы провели в лодке целую ночь. Нетвердо ступая, мы сошли на причал, наскоро сооруженный около плавучей деревни. Кругом – тростниковые хижины на сваях, лодки с плетеными ротанговыми навесами и сампаны с парусами, похожими на крылья. В полумраке виднелись силуэты людей, занятых привычными делами. Рыбак чистил сеть. Женщина, стоя на затопленных ступенях хижины, купала ребенка. В синеватом свете керосинового фонаря семья рассаживалась на полу, чтобы поужинать. Жители деревни наблюдали за нами издалека, с молчаливым любопытством, словно знали о нашем прибытии и все это время его ожидали. И пусть никто не помахал, не поздоровался, я все равно была счастлива выбраться из лодки. Вдохнуть свежий воздух, увидеть звезды в небе, людей, деревья, траву. Как будто морское чудище проглотило нас, а затем выплюнуло обратно целыми и невредимыми, способными, как прежде, видеть, слышать и чувствовать. Теперь я ощутила запах реки, к нему примешивался едва различимый запах муссона. Пока мы плыли, шел дождь? Вот бы он пошел сейчас. Мне хотелось смыть запах навоза.

Два факела освещали нам путь, пока мы по деревянным мосткам пробирались к берегу. Я ступала медленно и осторожно, опираясь на папину руку. Без шины от ботинок проку мало, а сандалии не спасали от хромоты. Правая нога быстро уставала. Но даже это не омрачало моей радости: нас выпустили из лодки для скота, мы снова на свободе!

На берегу, вскинув на плечи винтовки, стояли еще солдаты, смуглые, как ночь вокруг. Они сказали, мы переночуем здесь. Мы отошли в сторону от плавучей деревни и остановились у поляны, окруженной кокосовыми пальмами.