– А что с твоей пенсией? Ты же получил её всего лишь две недели назад! – Кирилл пытался достучаться до отца и всколыхнуть в нём хоть какие-то чувства.

– Ты счёт за коммуналку видел? Почти шесть тысяч рублей! Это половина моей пенсии! Может быть, ты возьмёшь на себя эту ношу, а? – он приподнял толстенную ногу и положил на диван, по ней разбегались нездорово припухшие грязно-фиолетовые вены. – Что скажешь насчёт этого? В аптеку давно заходил и на цены смотрел? Так что не выпендривайся мне тут – деньги он ещё мои считать будет!

«Может быть, просто стоит начать ходить, а не валяться целыми днями перед ящиком?» – мысленно парировал Кирилл, но не рискнул произнести это вслух.

Младший Березин продолжал сжимать кулаки с такой силой, что те побелели. В какой-то момент закружилась голова – то ли от голода, то ли от перенапряжения. Он понимал, что спорить с отцом бесполезно, и решил не продолжать бессмысленный разговор. Осталось лишь покорно проглотить напичканное иглами наставление. Разумное мышление родителя законсервировалось лет пять назад, когда после увольнения он облюбовал диван, и миру была представлена его новая версия: сознанием бесповоротно завладел внутренний ребёнок, который по сей день игрался с огромным человеческим телом.

Воспоминания об охватившем вчерашним вечером счастье полностью смылись недобрым утром. Кирилл стоял на кухне и заливал кипятком чайный пакетик с ароматизаторами.

«Хоть какой-то приятный запах», – подумал он и открыл настежь форточку.

Пока чай заваривался, он стоял у окна и смотрел в неопределённом направлении: то ли на соседний дом, то ли внутрь себя.

«Взять бы сейчас огромный нож и вспороть брюхо этому недочеловеку. Да-да, у меня даже язык не поворачивается назвать его отцом. Как можно быть настолько жалким и бездушным? Погрязший в собственном болоте, он хочет затащить на этот вонючий островок беспросветности и меня. Но я не поддамся, мам! Я не могу очернить твою веру в меня… Мне кровь из носа нужно закончить этот учебный год и, возможно, поступить в какой-нибудь колледж, в идеале в другом городе, где можно будет поселиться в общежитии и навсегда забыть этот ад. Если я рискну лишить его жизни прямо сейчас, то могу навсегда занять его место… Да кого я обманываю?! Моя рука поднимется в лучшем случае для защиты моих домашних заданий от списывания, а я про нож пою сказки… смешно, – Кирилл повернул голову в сторону деревянного уголка, прикреплённого к стене, ровно над повидавшим жизнь угловым диваном: там стояли иконы, свечки и небольшая, девять на двенадцать, чёрно-белая фотография матери. – Мы справимся вместе, слышишь? Обещаю, что буду до последнего стремиться изменить свою жизнь к лучшему. Прости, но отца уже не спасти. Я знаю, что ты всегда старалась видеть в людях хорошее, но иногда нужно смотреть правде в глаза…

Я тут слушаю одного парня, его зовут Иван Круглов. Знаешь, он сказал, что нам уготованы те препятствия, которые мы в силах преодолеть. Мне действительно хочется в это верить. Я прекрасно осознаю, что слаб физически и морально, моё сердце – это не сердце чемпиона. Но несмотря на это, я пройду этот тернистый путь. Мне достаточно того, что я чувствую твою пуповину, тянущуюся с небес. Люблю тебя!»

Глаза парня помутнели и покрылись лёгкой влажной пеленой. На столе уже остывал заваренный чай. Часы над дверным проёмом показывали семь семнадцать. За несколько смачных глотков кружка была опустошена, и через пару минут Кирилл покинул ненавистный дом.

В последнее время он стал чаще обращать внимание на других ребят, идущих вместе с ним в школу, мысленно пытаясь проникнуть в их жизнь и пропитаться их эмоциями.