– Ты опоздал, – произнес Бог. – Давно пора оплатить свой долг. Ты понял?

– Какой долг? – спросил Ричард Френсис Бартон. Он провел пальцами по ребрам, чтобы удостовериться в их целости.

– Ты обязан мне плотью, – ответил Бог и опять ткнул металлическим прутом под ребра. – Не говоря уже о духе. Ты задолжал мне за тело и душу, что в общем-то одно и то же.

Бартон изо всех сил пытался подняться на ноги. Никто, даже Бог, не смеет тыкать Ричарда Бартона в ребра и безнаказанно уйти после этого.

Не обращая внимания на эти тщетные попытки, Бог вытащил большие золотые часы из кармашка жилета, отщелкнул массивную резную крышку, взглянул на них и произнес:

– Давно пора.

Бог протянул другую руку открытой ладонью вверх:

– Плати. В противном случае я буду вынужден лишить тебя права дальнейшего пользования.

– Пользования чем?

Наступила тьма. Бог начал растворяться во мгле. Именно тогда Бартон заметил, что Бог похож на него самого. У него были такие же темные прямые волосы, лицо с черными колючими глазами, высокие скулы, полные губы и выдвинутый вперед сильно раздвоенный подбородок. Тот же длинный шрам – след от сомалийского дротика, вонзившегося в его челюсть во время памятной схватки вблизи Берберы. Небольшие руки и ноги резко контрастировали с широкими плечами и мощной грудью. И еще у Бога были длинные черные усы; за эти самые усы бедуины прозвали его «Отцом Усатых».

– У тебя взгляд дьявола, а не Бога, – крикнул Бартон, обращаясь к ускользавшему во мгле Богу, но тот уже стал всего лишь еще одной тенью во мгле.

Бартон еще спал, но уже не крепко, осознавая, что пока еще спит. Свет заступал место уходящей ночи.

Затем глаза его открылись. И он опять не понял, где находится.

Над ним было голубое небо. Легкий ветерок обвевал его обнаженное тело. Лишенная волос голова, спина, ноги и ладони рук касались травы. Он повернул голову направо и увидел равнину, покрытую низкой ярко-зеленой и густой растительностью. Равнина плавно поднималась вверх на расстоянии около мили, а еще дальше простиралась гряда холмов – сначала пологих, затем все круче и круче, дальше форма их становилась беспорядочной, и в конце концов они превращались в горы. Холмы простирались мили на две с половиной. Они были покрыты деревьями, которые сверкали алыми, лазурными, ярко-зелеными и ярко-розовыми красками. Невообразимо высокие горы за холмами, вздымались круто – почти отвесно. Они были черные с бледно-зеленым, напоминая остекленевшие породы вулканического происхождения, с пятнами лишайника, покрывавшего не менее четверти их поверхности.

Между ним и холмами лежало множество человеческих тел. Ближе всех, всего лишь в ярде, лежала женщина с необычайно бледной кожей, которая прежде находилась в нижнем от него вертикальном ряду.

Ему захотелось подняться, но это у него не получилось, настолько он был вялым и оцепеневшим. Все, что ему удалось сделать, да и то большим усилием, это повернуть голову влево. На равнине, полого спускавшейся к реке, на протяжении примерно сотни ярдов лежало еще множество голых тел. Река была в милю шириной, а на другом ее берегу простиралась такая же равнина, тянувшаяся на расстояние около двух миль. Она также поднималась вверх к подножию холмов, сплошь покрытых деревьями. Еще дальше громоздились отвесные кручи гор. И над ними сияло только что взошедшее солнце. Там восток, с трудом сообразил Бартон.

Почти у самой кромки воды находилось необычное строение. Оно было из серого с красными крапинками гранита и по форме напоминало гриб не менее двух ярдов высотой, а шляпка – около пятнадцати ярдов в диаметре.