– Сергей, кладите, – обратился Павел к Бабенко. – По-срочному.

Как раз в этот момент Бабенко закончил выполнение процедуры и выглянул из-за ширмы. Павел услышал, как постанывая и учащенно дыша, с кресла спускается женщина, и поскорее вышел из кабинета.

На следующий день Родионов еще раз осмотрел больного Дмитриева. Он по-прежнему не сомневался в первоначальном диагнозе. Уж больно тот был истощен. Доброкачественные опухоли достигают временами огромных, невероятных размеров, но даже в таких случаях не вызывают столь стремительную потерю в весе. Диагноз подтверждали и другие симптомы – анемия, вечерние подъемы температуры до тридцати девяти, рост количества остаточного азота и мочевины в крови. Эти показатели указывали на функциональные возможности здоровой почки, левой. У Дмитриева они задержались на отметке верхней границы физиологической нормы. Еще немного и процесс приобретет необратимый характер. Наступит декомпенсация – она могла наступить в любой момент, и тогда – думать об операции уже не придется.

Его начали лечить. В течение трех первых дней его пребывания в стационаре Дмитриеву ввели внутривенно пятнадцать литров различных лекарственных растворов. В целом, с одной-единственной целью вывести из его организма побольше токсинов.

Пока об улучшении говорить не приходилось. Впрочем, и времени прошло мало.

На четвертый день в процесс излечения Дмитриева вмешались непредвиденные обстоятельства – им заинтересовался главный врач.

Павел получил “распоряжение” перевести Дмитриева в лучшую “люксовую” палату. Целевым назначением для него стали поступать медикаменты.

Необоснованная забота казалась странной, она настораживала. Но мало ли какие рычаги включились и на каком уровне? Павел был не против. Он искренне хотел спасти своего пациента. Каким образом, с чьей помощью – какая разница?

И вот, через две недели в результате целенаправленной интенсивной терапии состояние больного улучшилось настолько, что позволяло, не оглядываясь на недавнее прошлое, его оперировать.

Дмитриев оставался малоразговорчивым и замкнутым.

На повторно заданный вопрос, согласен ли он на операцию, он также, как и в первый раз, коротко ответил: – Хорошо, ладно.

И опять пожал своими узкими плечами. Он пожимал плечами каждый раз, когда раздавался его монотонный бас, и такая синхронизация голоса и телодвижения напоминала нервный тик. Но когда Павел напрямую спросил у него о причинах навязчивой заботы со стороны больничной администрации, он промолчал и ни единым жестом не подтвердил, что услышал вопрос. И Павел к этому больше не возвращался.

С момента операции прошло дней десять.

Произошло маленькое чудо.

Раскрыв брюшную полость, Павел даже поморщился под маской – как плохо!

Опухоль размером с волейбольный мяч выбухала из раны, отодвигала все органы влево и не оставляла хирургу пространства для работы. Её ткань просвечивала через истонченную паранефральную клетчатку и отливала багрово-красным. Своим верхним полюсом она уходила глубоко под печень, по левой поверхности плотно предлежала к очень крупной вене, нижней полой, а восходящая часть двенадцатиперстной кишки была распластана на ней, как чулок на яйце для штопки. Окружающие почку сосуды, в норме – почти не заметные, у Дмитриева, вследствие нарушения оттока крови по ним, вызванного огромным объемом самой опухоли, выглядели как толстые-претолстые червяки темно-синюшного цвета – в кинематографическом кошмарном сплетении они окутали своими извитыми пульсирующими телами голову ребенка, выедая ему глаза, забивая рот и ноздри.

– Саркома, выпалил ассистирующий Павлу врач-интерн, демонстрируя свою эрудицию в области патоанатомии.