Мне было тогда только одиннадцать лет. Я держала вступительный экзамен в гимназию.
– Мальчик пошёл в училище, – продиктовала мне высокая и злая учительница-людоедка.
«Мальчик пошёл в училищy», – написала я дрожащей рукой.
– Почему через ять? – закричала людоедка.
Я не знала, почему, но чувствовала, что из приличия нужно выставить какие-нибудь веские причины, и сказала:
– Потому что мальчик пошёл.
Умнее я ничего не могла придумать.
Но людоедка молчала и злобно ела меня глазами.
Тогда я пошла на отчаянность.
– Это не «ять», – сказала я.
– Не я-ать?
Людоедка поднесла тетрадь к самому моему носу.
Ничего не поделаешь. Это было ять!
Нагло подбоченившееся, с растопыренными рогами «ять».
Оно провалило меня.
Конечно, я тогда <была> молода и неопытна и понятия не имела о провокации.
И вот как изменилась наша судьба!
Я – гражданка свободной России, а её уличили и погнали к чёрту.
Торжествует правда, и зло наказано.
Теперь для полного торжества правды следовало бы вернуть всех тех мучеников, которые были в своё время изгнаны за непризнание проклятой буквы. Вернуть их и водворить снова на лоно родных гимназий. Пусть пребывают там в почёте и уважении до скончания дней своих.
Когда изгнание «ять» было только в проекте, многие люди, очевидно старорежимного уклона, высказывали догадки:
– Это Мануйлов для того делает, чтобы не так в глаза бросалось, что министры безграмотны.
Но это умозаключение не заслуживает, конечно, никакого внимания в виду таинственного намёка Бурцева и т. д.
Когда Мануйлов занял пост министра народного просвещения, многие из нас жалели его за то тяжёлое бремя, которое он взвалил на свои плечи.
Сколько спешной, ответственной работы взял он на себя!
За что он примется прежде всего?
Ведь дело такое спешное!
Может быть, придётся прибегнуть к общественной помощи, организовать какие-нибудь «летучие отряды грамотности».
Как ввести немедленно всеобщее равное образование?
Через год, через полтора не должно быть ни одного неграмотного человека в России.
Довольно мы умилялись над тем, что:
Дитя это давно выросло и должно было выучить своих детей.
Если Россию повернули к свету, то должны ей открыть глаза, чтобы она этот свет видела.
Бедная, многострадальная интеллигенция из кожи вон лезет, чтобы помочь меньшому брату выбиться на светлый простор.
– Солдатики, милые, хотят устраивать у себя клуб, библиотеки, читальни. Скорее на помощь!
Писали воззвания, собирали деньги и книги. Приглашали лекторов.
– Объясните им права гражданина и человека.
Солдаты требовали, чтобы в библиотеках у них были самые настоящие учёные книги, и чтобы лекции читались самые настоящие, но только чтоб во время лекции разрешено было пить чай и есть селёдку.
Разрешим с радостью, «только бы приучить».
Хлебали чай, рвали руками селёдку, а лектор, жертвуя и временем, и трудами, задыхался в спёртом воздухе и объяснял «права гражданина и человека».
Но скоро оказалось, что и селёдки мало, чтобы искупить скуку таких лекций.
Их забросили. Клубы посещались только для игры в шашки и чаепития. Радовались, что продажа колбасы и селёдок дала прибыль в двадцать рублей.
Игра в «интеллигентов» надоела.
Думали, очень занятно выйдет «пойти в библиотеку ученые книжки читать». Ан вышло скучно. Не так, видно, просто, как казалось.
Каждый деревенский кулак думает, что, купив барское имение, помещиком сделается.
Чего бы, кажется? Живёт в хорошем доме, ест-пьёт сколько влезет, а всё как-то не то, и на настоящее не похоже.
Теперь всё ярче выступает эта «игра в интеллигенцию». Желание казаться, а не быть. На грош пятаков купить.