У одного учителя, Никита всегда вызывал чувство вины. Он был свидетелем того, как его принесли родители в детдом, и учитель не постарался переубедить молодых супругов забрать годовалого ребенка назад.

Никита был милый, симпатичный мальчик. Довольно часто грустил, что для детдома было вполне сносно. И его постоянная задумчивость – точно не следствие длинной цепочки суицидальных мыслей. Никита встал на подоконник в туалете, потому что один молодой водитель, по имени Артем, сказал, что знает его родителей.

Артем развозил хлеб. Жил с матерью. Хотя ничем не отличался от детдомовских ребят. Белое невзрачное лицо, серые глаза и старая, потрепанная одежда.

Артем приметил, что Никита считал деньги, вырученные с продажи яблок на ярмарке, собранные за школьным зданием, у смотровой ямы для машин. Там, где Артем менял колесо.

Артем ни капли не сомневаясь, в том, что Никита еще сможет заработать денег, решил их выманить.

На удивление Артем быстро втерся в доверие Никите, пообещав, что покажет ему родных. Взял деньги на бензин, с условием съездить к родителям в деревню, в Подмосковье, и больше не появлялся.

А когда снова объявился: Никита стоял в окне того самого туалета, откуда его пытался снять Сашка, – сосед по кровати. После того, как преподаватель философии покинул класс, Никита выбежал пулей, вслед за ним. Чуть не снес старика в коридоре школы, и побежал по ступеням на четвертый этаж.

На старом фургоне для перевозки хлеба подъехал Артем. Никита увидел с распахнутого окна машину и, спрыгнув с подоконника, побежал по школьному коридору на выход.

Не успели ребята обменяться рукопожатием, как лицо Никиты побагровело, и он пошагал обратно в школьное здание. Артем без задней мысли сказал: братец предки тебя не ждут. Ты главное не расстраивайся. Мой батя – алкаш тоже не балует меня своим присутствием в моей жизни.

Артем похлопал Никиту по плечу, достал из кармана джинс пачку сигарет и предложил выкурить по одной. Никита отмел пачку в сторону и, не проронив ни слова, пошел на четвертый этаж.

Ступая ногой в пустоту, Никита услышал за спиной голос Артема.

– Никит, не делай этого. Я погорячился. Старик, прости мне мою жадность. Не знаю я твоих «предков», но обещаю: если ты выпрыгнешь, я отгрызу себе руку. Умоляю.

За спиной Артема стоял все тот же Сашка, – сосед по кровати. А за ним еще пару таких же сирот.

– Никит, прошу тебя.

Никита смотрел под ноги. Голова кружилась. Было страшно. Не прыжок ужасал. Пугала дорога в ад. Один набожный воспитатель рассказал, что самоубийство – большой грех. Хотя вся эта жизнь напоминала Никите подобие ада. Самое страшное не смерть, а жизнь. Но все же Никита струсил сделать шаг в никуда.

– Я буду твоим другом, – пролепетал Артем.

Эта фраза отдернула Никиту назад.

Артем сделал аккуратно шаг вперед.

– Друг, я знаю, как сколотить капитал. Тогда ты отсюда дернешь раньше, чем положено.

Никита резко обернулся: опять врешь?

Артем через силу улыбнулся, но вышло никак.

– Я так и знал.

– Друг, не дури.

Обращение «друг» притягивало Никиту обратно. Мертвое, не привыкшее к дружбе сердце понемногу таяло.

Хотелось рыдать. Хотелось жить. Жить, когда по ощущениям понимаешь, что из этого ничего хорошего не выйдет.

Жизнь – это то, что было вчера. То, что вспоминать не хочется.

Никита топтался на месте. Ноги болтались в больших, не по размеру кроссовках. Пальцы нервно сжимали оконную ручку.

– Ну, так, что друг?

– Да пошел ты!

Никита спрыгнул обратно с подоконника и выбежал из туалета.

Через несколько часов, в коридоре, лежа на холодном кафеле, в скрученной позе Никита прятал лицо от ударов. Грязные носки кроссовок летели точно в голову и точно между ребер. Никита закрывался руками, чувствуя боль в локтях.