Полученный опыт не привел к изменению ни формы, ни сути структуры полевой ставки, которая вскоре должна была появиться. Что касается организации и осуществления командования на высшем уровне, то Норвежская кампания проходила на грани весьма рискованного предприятия, но в результате ее успешного завершения все были готовы забыть ее недостатки и связанные с ней разногласия и, как вскоре выяснилось, считать такую систему нормой. Самым опасным последствием этой кампании стало изменившееся положение Йодля; с тех пор ему «пришлось» сидеть рядом с Гитлером во время трапезы, и это продолжалось больше двух лет; кроме того, он показал свой характер и тем самым укрепил доверие Верховного главнокомандующего к своим суждениям по военным вопросам; такое положение накладывало на него большую ответственность, а было ли это правильно – вопрос, мягко выражаясь, спорный.

В начале мая пришло «известие о победе в Норвегии»[86], давшее зеленый свет началу наступления на западе. Йодль предлагал «увязать обе операции между собой как во времени, так и с точки зрения задействованных в них сил»[87]. Гитлер, однако, решил, что новую кампанию надо начинать «после нескольких дней затишья», и из этих двух мнений его оказалось более логичным для значительной части сил люфтваффе, которое в первой половине мая еще оставалось в Норвегии.

Дни непосредственно перед началом наступления на западе были не из легких; снова метеорологические сводки, приказы и отмены приказов следовали друг за другом со все возрастающей быстротой. Погоду «делал» штаб главнокомандующего люфтваффе, ведь его авиационные и парашютные дивизии больше зависели от хороших метеоусловий, чем другие части вермахта; поэтому на нем главным образом и лежала ответственность за постоянные отсрочки. Армейский представитель по-прежнему не присутствовал на обсуждениях этой темы в рейхсканцелярии, и мнения армии даже и не спрашивали. Армия «просто» должна была держать два миллиона человек наготове, чтобы выступить через двадцать четыре часа после получения соответствующего уведомления. К 7 мая Гитлер стал «из-за опасности утечки информации очень волноваться по поводу постоянного откладывания операции»; на следующий день он заявил, что все-таки «очень беспокоится» и больше ждать не может. Тем не менее он позволил Герингу еще раз добиться отсрочки, по его словам – «вопреки собственной более здравой оценке, но ни днем больше». Это означало, что фактически Гитлер отдал наконец приказ выступать, не дожидаясь благоприятных погодных условий, из-за которых, собственно, и откладывалось наступление все эти месяцы; начальник штаба ОКВ конечно же, как всегда, послушно поддержал его. Но ему повезло. 9 мая в девять вечера, то есть за полтора часа до назначенного «окончательного срока подтверждения фюрером приказа о наступлении», начальник штаба люфтваффе смог доложить, что «10 мая погодные условия будут хорошие»[88]. Начальник метеослужбы люфтваффе заработал на этом золотые часы.

Ранним утром 10 мая различные группы офицеров, которые в будущем должны были составить германскую полевую верховную ставку, прибыли из разных мест и в разное время в район Ойскирхен, кто поездом, кто самолетом. Поезд фюрера двинулся накануне во второй половине дня с маленькой железнодорожной станции, расположенной по соседству с Берлином, на север; он должен был повернуть на запад только с наступлением темноты. Я с несколькими ведущими сотрудниками отдела «Л» вылетел около полуночи с аэродрома вблизи Шпандау на самолете специальной эскадрильи ОКВ. Остальные офицеры с писарями, машинистками, чертежниками и связистами последовали на специальном поезде нашего отдела. В это же время главнокомандующий сухопутными войсками вместе со своим начальником штаба выехал из Цоссена в охотничий домик, находившийся рядом со штаб-квартирой Гитлера; с ними отправился лишь очень небольшой персонал, состоявший из оперативного отдела и отдела разведки – той его части, которая занималась западными иностранными армиями, оба не в полном составе; остальные отделы ОКХ были размещены в Гессене и Бад-Годесберге.