– Да. Я к тебе с вопросами. Только ты разъяснить мне сумеешь.
– С измалетства все тебе разъясняла. Как же еще вопросы сохранились?
– Вот скажи мне, Лизанька, что тревожит меня? Отчего я примчалась к тебе?
– Примчалась ты, потому что любишь меня, старую. Ведь я тебя взрастила, и всю душу вкладывала.
– Ну, баба Лиза, что я буду свои чувства к тебе описывать? Ты же читаешь у меня в сердце.
– У тебя появились сомнения, потому что понять не смогла. А понять не смогла от гордыни. Возомнила, что все уже знаешь.
– Ругай меня, бабушка. Ругай меня, милая. Только вразуми. А то боюсь, что сомнения перейдут в уверенность неправильности всей моей жизни.
– Ведь ты с любовью относишься к людям, и стремишься делать добро?
– Я думаю, что так.
– Ведь ты не торгуешь своим третьим оком? Не ищешь благодарности, не жаждешь поклонения?
– Да что ты. Ты ль меня не знаешь?
– Так что ж за горе?
– Я не предвидела, и проспала.
– Впервые чушь такую слышу. Ты отговаривала всю компанию лететь этим рейсом в Москву?
– Ну, да. Я и Марину просила мне помочь. Но делала я это из-за Тины. Та встретила очередного принца.
– Так это Тина с просьбой и сбила тебя с толку. Не стала бы ты, Аннушка, как дочке не хотелось бы, менять билеты и отлет откладывать. Да и друзей на то же уговаривать. Это что, ерунда, в конце летнего сезона билет с юга в Москву на близкую дату оформить?
– Нет, это очень сложно. Я беспокоила Георгия, он через метеорологов сумел возможность отыскать.
– И это ради того, чтобы Тина свела знакомство с каким-то хахалем?
Анна даже раскраснелась, и ловила каждое слово.
– Тебе открылась близость катастрофы. Ты всех своих пыталась уберечь. А Тина? Отвлекающий пролог перед трагедией. Сумела своей просьбою отвлечь от сути дела. Но не смогла тебя остановить. Ты все предвидела. И сделала, что в силах.
– Но я же, бабушка, заснула на террасе. Может, солнце разморило. И не думала о самолете. Только чудовищные крики на пляже меня разбудили.
– А что же ты хотела – работать, как машина? Иль бегать и кричать – он рухнет, помогите? Ты платишь нервами за каждый момент откровения. И ясновидение пеплом осыпает твою голову. Смотрите, люди, моя внучка ненаглядная, плетет в косу свои седые пряди! – У Лизы на глазах блестели слезы.
– Наверно, это обморок случился. В лучшем случае. Тебе бы к матери, Марье Егоровне, на месяц, в санаторное залечь.
– Вот еще, чего не хватало. Ты ей, бабуля, ненароком не скажи. Мне и сейчас уже спокойно. А побуду у тебя пару дней, и получу заряд энергии, как минимум, на год.
– А я за тебя, Аннушка, молиться буду. И молитва моя будет светлая. Потому, что ты чистая душа.
Марина Вдовина, семнадцати лет от роду, блондинка, с чертами лица правильными и аккуратными, не считала себя семи пядей во лбу. Среднего роста, спокойная и окруженная аурой спокойствия, самодостаточная – она импульсивно ощущала доброе отношение большинства и только усиливала его приветливостью и теплым голосом среднего регистра. Не умом, так сердцем она тревожилась, как разобраться в этом многообразном мире взрослой жизни, куда ей предстояло вступать. Тут появилась внезапная связь с Вербиной старшей. Анна Андреевна доверилась ей, тем самым дав понять, что Марина всегда найдет в ней поддержку. Прошлое исчезло с обломками Ту-154 на дне Черного моря, через трагедию продолжали жизнь Тина, Анна Андреевна и Марина. Тина была подруга, а Анна Андреевна виделась наставницей. И Марина ей позвонила.
– Ты не опаздываешь, самое время поговорить, – Анна Андреевна приготовила чай. Закатное осеннее солнце создавало атмосферу остановившегося времени в просторной гостиной со старинной мебелью и раздвинутыми тяжелыми драпировками на окнах.