Смею заметить, народу вождь
Не к лицу, когда посреди дождя
На шаг не различишь Вождя.
1970
В лабиринте
И. Бродскому
Отчаянье не чает, но чадит,
Равно как пламя свечки в лабиринте,
Где звук шагов ни мрака не щадит,
Ни освещённой беззащитной нити.
Само ли по себе – ориентир,
Себе ли самому – огонь и светоч,
Но если у зенита есть надир,
То у него не чаянье, но вечность.
Так трепетен светильник твой, Тезей,
Что разумом его назвать опасно:
Того гляди, погаснет и тесней
Сойдётся мрак… Надеяться? – Ужасно.
Да где ты, нить!.. Тянуть – не значит жить,
Скорее, помнить злое протяженье
И тяжесть этой памяти, и жуть,
И в ней всё той же нити напряжение…
Отчаянье… Оно зовётся так.
И это – путь от чаянья к нему же.
И если жить – надеяться, то как
Зовётся жуть, какая ждёт снаружи?
1972
Тень
Приходить на могилу свою не странно,
Если ты не умер, но бездыханно
Слёг, и тебя на погост в колоде
Впопыхах стащили, как скарб в комоде.
Странно в дом приходить к той, кого не стало
В доме, где и тебя не узнают. Мало
Вероятности в том, что дома нас помнят.
Уж скорей – могилы, где будем. Комнат
С нашим прошлым нам посещенье странно.
В них мы сами – тени, и безымянно
Именуем стены, как встарь, молчаньем,
Вспоминаем вещи чужим касаньем
После нас и глухо в углах вздыхаем,
Как бы вновь проходим забытым раем.
Там в домах прощений – Эдем наш малый,
Где возврат немыслим вещей, где алый
Цвет печали нашей о милых буднях
Ал поныне, как память ботвы о клубнях,
Что глядит цветком на родимой грядке.
Но, увы, предел есть в таком порядке.
Безнадёжность в наших возвратах в хронос —
То же, что тоска о полётах в космос.
Так, наверное, голову прячет страус…
Я сижу на стуле, как было… Хаос
Комнатёнки так на хаос походит,
Будто здесь душа, а не кошка бродит,
Будто здесь не уборка, но явность краха,
Запустенья мерзость, страна Аллаха,
Кочевой бивак Тамерлана после
Дня резни. Хромец где-то сёдел возле.
Чья-то тень бормочет: Почто, о Боже,
Место казни так на алтарь похоже!..
У порога, мёртвый, сижу на стуле,
Как вахтёр, уснувший на карауле.
Не хозяйка ль смерть здесь меня на стрёме
Посадила в час, как случилось в доме:
Квартирантка съехала днём с квартиры.
Оттого-то стены и стали сиры.
Всюду речь примет: был погром и обыск,
Обнаружен клад и довольства отблеск.
Та, кого я мнил королевой гордой,
Обернулась быта избитой мордой,
Обернулась похотью лорда Мужа…
В сентябре не топят. Летейска стужа? —
Бормотал поэт до рождений наших.
Не уйти и нам от морозов ражих.
Я сижу царём у порога в царство.
Ни души вокруг. Лишь вещей мытарство
По местам, где прежде они молчали:
Тишину уюта с собой сличали.
Я сижу, как прежде, в углу у двери.
Но меня не помнят ни стул, ни Мери,
Но меня не знают ни стол, ни кактус,
Разве Бах по радио – тихий Sanctus…
Позабыла выключить. Видно, в спешке
Выпадать обоим: орлу и решке.
1969
Студёные слова
Я мог бы проследить планет петлянье,
Сияние луны и солнца свет,
Прочесть в душе необратимый след,
Но кто мне скажет: в чём земли влиянье,
Когда над ней небес вчерашних нет!
Студёные слова: Сатурн, Венера,
Меркурий, Марс, Ноябрь, Луна, ледынь,
О, если б я назвал тебя, химера,
Неисследимая мгновенья мера,
Любовь плеснувшая, земная благостынь!
Но крут ноябрь вещей. Из года в годы
Ныряет рыба, в воздухе плеща,
И безответный вопль немой природы,
Втекающий в язык моей свободы,
Глядит луной, а жизнь даёт леща.
1973
Ямб
Не ямбом ли четырёхстопным?В. Х.
В Европе ночью русский ум
Нетопырём летает с треском,
Заворожён французским блеском
Немецких островерхих дум.
Его пугают лишь слова,
Да звёзды над зубцами готик.
Свинцов крылатый бегемотик,
Громоздок, лих – точь-в-точь сова.
Кыш, кыш, упырь! Зачем ты чахл