называем всякого ортодоксального еврея. Тогда же всё еврейство делилось на две группы – на хасидов, то есть поклонников цадиков4, и миснагидов – их противников, или, по меньшей мере, относящихся к ним индифферентно. Состоя в близком родстве со многими цадиками (родной брат его жены был знаменитый цадик Нухим Браславский), дед относился к ним отрицательно и никогда с ними не встречался, ещё более отрицательно он относился к их поклонникам, хасидам, которые, чуть ли не обоготворяя своего цадика и рассказывая постоянно о творимых им чудесах, всячески хулили других цадиков и враждовали с поклонниками последних. Эти раздоры проникали даже в семейства: нередко брат враждовал с братом; иногда из-за этой вражды имели место разводы супругов.5

Дед слыл за человека самостоятельного, гордого, но корректного и в высшей степени честного. И к нему часто приходили и приезжали за разрешением всяких конфликтов как между отдельными лицами, так и общиною. Он был человек состоятельный, вёл обширную торговлю аптекарскими товарами, которыми снабжал несколько губерний. Интересны формы торговой деятельности того времени. Дед имел собственную фуру, четвёрку лошадей, кучера и двух разъездных приказчиков. После Пасхи отправлялись за товаром в далёкий путь в Гамбург, откуда возвращались домой лишь к осенним праздникам. После этих праздников отправлялись вторично в путь, на сей раз не столь далёкий, – в Броды (Галиция) и возвращались на Пасху.

Делом своим дед очень мало интересовался. Приказчики наживались, он это отлично знал, но ради своего спокойствия смотрел на это сквозь пальцы, благо и он мог жить вполне прилично. Зато дед любил беседовать и спорить о «высоких материях» с такими же «вольнодумцами», как он сам.

Я обожал деда и жадно прислушивался к его беседам. Я улавливал только то, что часто упоминалось имя царя Николая, и к этому имени всегда относились отрицательно.

Глава 2

Крымская война и смерть Николая I

Когда во мне пробудилось сознательное отношение к окружающему миру, я узнал, что идёт большая война. В наш город приходили и из него уходили войска. Скоро стали приходить «ратники»6 с крестом на шапках. Мать даже купила мне игрушку в виде маленького ратника. Но я видал и иные картины. Я видал часто, как солдаты влекли евреев. За ними бегала толпа людей, мужчин, женщин и детей. Все охали и плакали, особенно женщины, рвали на себе волосы и громко с причитаниями рыдали. И я знал, что это влекут людей в солдаты. Один факт глубоко запечатлелся в моей памяти. К нам во двор ворвался мальчик лет 12, за ним гнались двое евреев. Мальчик как в воду канул. Преследовавшие его евреи не смели сделать тщательный обыск в доме деда и ушли ни с чем. И я знал, что мальчик «пойманник», а преследовавшие его евреи «ловчие»7. Вот разнеслась весть, что Николай умер. И это вызвало всеобщее удовлетворение не только у евреев.

Вскоре узнали, что Николай умер не естественной смертью, а отравился. И эта весть произвела сильное впечатление, так как в этом усмотрели перст Божий8. Все вздохнули свободно, тем более что сведения о новом царе были самые благоприятные.

Но вот настал давно жданный мир. К нам стали возвращаться солдаты, оборванные, истощённые, многие на костылях. Они рассказывали об ужасах войны, как они голодали и холодали, как подрядчики вместе с чиновниками грабили. Но и они утверждали, что новый царь добрый и что наступят лучшие времена.

Яркой иллюстрацией «порядков», существовавших во время Крымской войны, может служить рассказ, слышанный мною много лет позже из уст кишинёвского старожила, ныне покойного аптекаря Якова Ивановича Бонгардта. В качестве провизора