– Наследство он оставил? – проворчал Вадим.

Этот вопрос и меня очень интересовал.

– Завещания нет… Других наследников тоже нет. Дом отходит мне. А что касается прочего… Какие-то деньги у деда были, сейчас мы выясняем… Я имею в виду адвоката.

– В любом случае земля в Мальцеве стоит немало, даже если домишко совсем плох…

– Дом старый, конечно, он немного обветшал, но… вместе с землей он стоит больших денег, вы правы. Я не хочу его продавать. Может, это звучит глупо, но… я была там счастлива. Разве не стоит дорожить таким местом?

Я решила, что это один из тех вопросов, отвечать на которые необязательно.

– Если вашего деда кто-то довел до могилы – была причина, а она, как правило, проста: то же наследство, к примеру. Но единственный наследник – это вы. Хотя, возможно, вы не все знаете…

– Нет, нет… адвокат заверил меня… Моя мама – единственная дочь… По крайней мере, по документам.

– Допустим, дело не в наследстве, – кивнул Вадим. – Кому пришла охота лишать жизни одинокого старика?

– Я думала… Я надеюсь, вы ответите на этот вопрос, – тихо сказала Виктория.

Повисла тишина. Мы смотрели на девушку, а она разглядывала свои руки.

– Вика, – заговорил Вадим, в голосе раздражение, которое он пытался скрыть. – Вы решили, что ваш дед погиб неслучайно. Но для подобных умозаключений должен быть повод. Выражения лица недостаточно, покойники редко выглядят симпатягами, а учитывая обстоятельства, беспомощность, страх… Если вам есть что добавить, сейчас самое время.

– Я уверена, понимаете? Уверена… Это не просто так, – нервно заговорила она, – потому и решила обратиться к вам. Павел Сергеевич сказал, вы беретесь за самые запутанные дела…

– Мы, конечно, молодцы, – усмехнулся Вадим, – но зря денег не берем. Будучи ребятами с принципами. Деньги, само собой, ваши. Кстати, а откуда они у вас? Рассчитываете на наследство?

Девушка подобного вопроса явно не ожидала и оттого растерялась.

– У меня есть деньги… Я продала бабушкину квартиру. Сама живу в квартире родителей, – наконец ответила она.

Вадим удовлетворенно кивнул. Я настроилась на девушку, считывая ее эмоции. Она была встревожена. Это все, что я могла сказать. И чтобы понять это, было достаточно одного взгляда на то, как она продолжает стискивать руки и отводить глаза.

В общем, мои способности здесь были ни к чему. Мысленно произнеся слово «способности», я невольно скривилась. Бергман, на мой взгляд, придавал им слишком большое значение, хотя, возможно, просто желал меня приободрить, вот и нахваливал авансом. Читать чужие мысли я не могу, чему скорее стоит радоваться, но эмоции считываю легко. Тайные и явные. Иногда это помогает в расследовании, чаще – нет. А еще я вижу умерших. Едва различимые тени. Слава богу, случается такое нечасто. Из-за этих способностей троица моих друзей, когда у нас появлялся клиент, гордо именовала меня экстрасенсом.

– Вы ведь могли бы спросить… у моего деда? – огорошила меня Виктория. – Как все произошло?

Соколов поднял брови в некотором удивлении, а Вадим скроил физиономию, точно хотел сказать: «Почему бы и нет?»

– Не знаю, что вам сообщил Павел Сергеевич, – усмехнулась я, – но мои возможности он явно переоценил. Разговоры с покойниками – это по части медиумов.

Она испуганно нахохлилась, и вместе с беспокойством в ней отчетливо проступило отчаяние и еще что-то…

– Чего вы на самом деле боитесь? – спросила я в тишине.

Виктория вздрогнула, то ли ее напугал вопрос, то ли мой голос, прозвучавший слишком громко.

– Я… я… – запинаясь, начала она, переведя взгляд с Вадима на Соколова, точно ища у мужчин поддержки. – Там что-то происходит.