Что ж, теперь христиане становятся изгоями. Впрочем, это норма христианства.

По календарю Радоница завтра, но владыка перенёс её на сегодня – завтра улицы будут перекрыты. На службе мы были вчетвером – у нас пятый день гостит Миша… А я пропадал в соборе – оказывается, в жизни при храме десятки мелких случаев, когда требуются крепкие руки, быстрые ноги и реактивная голова. И я там был не один – сменяясь, каждый день делом занимались около полутора десятка помощников (я был самым молодым из всех). Старички церковные мне понравились – крепкие, основательные мужички. И довольно подкованные. За все дни получил 35 рублей.

Теперь ищу работу и жильё. Поэтому мы решили, что мне надо идти в дворники. Обошёл уже десяток управлений (любопытным показалось, что на окраинах с жильём сложнее, чем в центре, но потом сообразил, что на окраинах нет развалюх).

Несу Лизаньку на руках. Она долго шуршит конфетой.

– Угости конфеткой, Лизанька.

– Нек… – невнимательно отвечает она.

– Ах, нехорошо! Угости! Пожалуйста!

– Нек, не угастю.

– Лиза, – говорю я с укоризною, – я же тебя несу! Вот поставлю на землю и пойдёшь ножками.

– Неси, – щебечет она, хмуря лобик. – И низзя как гаваить. Нага безкаысно носить.

Мы на кухне – пьём чай. Лизанька в бабушкиной комнате. Они беседуют:

– А кага я ум’ю, я пойгу ко Госьпагу…

Бабушка молчит. Тогда Лизанька повторяет эту фразу раза три и с каждым разом всё громче, явно вызывая на ответ. Слышится приглушённый и быстрый ответ:

– В землю закопают и всё.

– Нек, кы непавийно гаваишь, – радостно возражает Лизанька, чувствуя за собой авторитет наших бесед. – Кы кохэ, кага ум’ёшь, пойдёх ко Госьпагу.

– Нет никакого Бога, – слышится ещё быстрее и тише.

Лизанька, наоборот, повышает голос и почти кричит:

– Не гаваи так! Гасьпог хывёт на небе!

Бабушка совсем переходит на шёпот:

– Ты что кричишь? Хочешь, чтобы все слышали?

Мы переглядываемся: не даёт спуску маленькая девочка!..

Не хотела спать, и вот – стоит в углу:

– Маминька… п’асти миня… я бойхэ не бугу…

– Как не будешь?

– Халить не бугу… бугу гаськи зак’ывать…

– И ляжешь в кроватку, как маминька велит? – Нек!

– То есть как «нет»?

– Кы дойхна (должна) миня на дивантик полохыть…

– Почему «должна»?

– Пакамухка кы миня любих!

Похолодало, но день ярко солнечный. Сильный ветер, поэтому мы сидим дома. Я занялся перепечаткой архиеп. Луки – «Дух, душа и тело». Блестящая работа, давно уж батюшке обещал перепечатать. Миша вчера улетел в Москву; рассказывал, что во время поста они с Лилею вообще ничего не ели по средам и пятницам, а Лиля прихватывала ещё и четверг. Я немедленно позавидовал и тоже решил попробовать.

Лизаньку искусали комары – по ночам, днём их не видно. Всё личико в красных точечках. Нас почти не кусают – невкусные. Утром Лиза опять говорила с Олечкою о бабушке: бабушка, мол, говорит, что Бога нет, а так говорить нехорошо, так говорить нельзя; просто Он за синим небушком и поэтому Его не видно.

А недели две назад, когда мы оставили Лизаньку бабушке на целое утро, Лиза потом нам сообщила, что был такой дядя Ленин, который за всех боролся… Я часто борюсь с Лизанькой, балуясь на диване, и поэтому она, серьёзно рассказывая, что вот, мол, был такой дядя, едва дошла до того, что он «боролся», тут же закатилась смехом, замахала ручками и сбилась с урока, залепетала, давясь от смеха:

– Баовся!.. Как мы с отесинькой!.. Тохэ баавався!.. Вок дядя – бававник!

Утром мы с Лизанькою вдвоём ходили гулять на «речку Самарку»: маминька велела скормить рыбкам остатки пасхальных пиров (батюшка посоветовал). Потом мы бросали камешки в воду… Лиза разыгралась, не хотела уходить и, когда я всё же подхватил её на руки, она задёргалась, закричала: