– Меня как-то не интересует, будет она хорошеть или нет…

– Тьфу, тебя! Что делать с твоей хандрой? Хандра в тебе сидит, тысячу раз хандра смертная! – сокрушался Юра.

На другой день к Гумеру зашёл Харзан. Хотя Гумер с трудом знакомился с незнакомыми людьми, но с Харзаном довольно быстро нашёл общий язык. Ему пришёлся по душе этот спокойный, рассудительный мужчина.

Харзан был представителем малочисленной тюркоязычной народности, проживающей в одном из оазисов Туркмении. Эта народность имела несколько колхозов, выращивала хлопок, до сих пор носила старинные одежды предков и трогательно берегла вековые традиции и обычаи. Что касается Харзана, то он уже в детстве переехал с родителями в один из сибирских городов, где закончил татарскую школу, затем институт, аспирантуру, а сейчас возглавляет кафедру геологии этого института. Кандидатом наук стал во время учёбы в аспирантуре, продолжил научную и преподавательскую деятельность, теперь был занят написанием докторской диссертации.

Харзан не забыл сообщить, что жена его – татарка, и что они очень любят друг друга, живут в дружбе и согласии.

Гумер рассказал ему о себе: закончил библиотечный факультет института культуры, работает в одной из библиотек Казани, но работой не очень доволен.

Кажется, Гумер совершил ошибку, поступив в этот институт. Не сказать, что учёба на библиотечном факультете оказалась напрасной. Вовсе нет. Напротив, он с удовольствием окунулся в мир книг и знаний. В институте он научился многому, открыл для себя историю развития человечества с древнейших до нынешних времён. Но всё же он сознавал, что скромная работа библиотекаря никак не удовлетворит его глобальные запросы, не откроет перед ним тех возможностей, тех горизонтов, о которых он мечтал. Ещё в школьные годы он тайком от всех, от семьи, школы и друзей, начал вести нечто вроде дневника, или летописи, немалое место в котором занимали философские рассуждения. С годами этих записей становилось всё больше и больше, ширилась их тематика. На каждой тетради красовался порядковый номер – их уже были десятки. Иногда он листал старые тетради, перечитывал и как-то по-новому смотрел на события давно минувших дней, подмечая в то же время, как с годами совершенствовался его литературный стиль, углублялись знания о людях, набирался жизненный опыт. Через все эти тетради красной нитью проходило имя Фалины, вернее, тетради были записаны в форме бесед с ней.

В последние годы Гумер явно тяготился своей работой библиотекаря, его больше тянуло к своим заветным тетрадям, записям. Во всяком случае, вот уже больше четырёх лет работает он в библиотеке, и с каждым годом, отдаляясь от профессии, тянется к своим записям…

Но мужчина не знал, что ему делать с этими тетрадями. То есть он понимал, что его записи имеют определённую ценность и значение, но не совсем представлял себе уровень этой ценности. Научного значения они как будто не имеют, потому что в них много места уделяется судьбе конкретных людей, мыслям о любви, красоте и вечности, встречаются даже стихи собственного сочинения. Может, эти записи обладают литературной ценностью? Однако в них частенько встречаются те или другие рассуждения явно научно-психологического характера, например, описание научных взглядов на причину некоторых изменений в поведении человека, мысли о психологических опытах йогов и так далее. А это уже не похоже на образцы изящной словесности.

Гумер, с одной стороны, беспокоился за свои записи, а с другой, – стыдился их. Может, они выеденного яйца не стоят? Поэтому он и опасался показывать свои тетради кому-либо, берёг их как зеницу ока, как свою заветную тайну, которую можно читать и перечитывать только в одиночестве. Возможно, частые размышления в одиночестве и способствовали появлению в характере Гумера, как подметил Юра, «тысячекратной хандры»?