Тяжелая махина, но подъёмная.

– А ну быстро поставила обратно!

Продолжая игнорировать, заставляю его вспыхнуть от негодования.

Выкуси, Филипп, теперь твоя очередь злиться.

– Поставь обратно! Куда потащила? – он торопливо подбегает ко мне.

– Я верну это обратно в магазин! Сам сказал – я дала деньги, так что мне решать, что с этим делать.

– Ещё чего! – Филипп грубо отталкивает меня, возвращая центр на прежнее место, но я не собираюсь сдаваться, пока не выполню задуманное.

– Отойди в сторону и не мешай мне, либо я заявлю на тебя в полицию за кражу! – угрожаю я, но вместо страха вызываю в нём внезапный приступ смеха.

– В полицию? Да что ты говоришь? Ну давай! Вперёд! У тебя нет никаких доказательств. Твоё слово против моего, – пренебрежительно выдаёт он прямо возле моего лица, пробуждая желание плюнуть в его нахальную физиономию. – И ты прекрасно знаешь, на чьей стороне будет Юна. Видела бы ты, с какой лёгкостью она поверила моим словам о том, что её неугомонная дочка сама изъявила желание дать мне денег. Ни капли сомнения. Полное доверие своему мужчине. О такой жене можно только мечтать. Она покорная, заботливая, преданная, готовая есть с моих рук.

Слова о маме, сказанные издевательским тоном, вызывают внутреннюю дрожь. Чтобы не спустить с цепи внутренних разъярённых псов, я до крови прикусываю язык и благоразумно игнорирую его очередную провокацию. Вновь совершаю попытку подойти к музыкальному центру, но не успеваю сделать и шаг, как шершавая ладонь хватает меня за шею и с силой припечатывает к деревянному стеллажу.

– Как же ты меня достала! Никогда не можешь остановиться вовремя, – сильная хватка сдавливает горло, лишая возможности вдохнуть. – Смирись, деточка, я здесь хозяин, и ты никак не сможешь это изменить. Поэтому прекрати портить мне жизнь.

– Никогда, – ядовито улыбаюсь.

– Ты думаешь, я тебя боюсь? Не смеши меня! Ты жалкая, недолюбленная девочка, которая своими тщетными попытками избавиться от меня лишь сильнее отталкивает от себя Юну.

– Мне плевать, что… что ты думаешь, – с трудом хриплю я. – А ты силь… сильней сжимай. И уда… рить ещё можешь, чтобы у меня был… были доказательства.

– Какие ещё на хрен доказательства?

– Засажу тебя, скотина! – шиплю и хватаюсь за его руку, из последних сил стараясь не потерять сознание от нехватки кислорода. – Не за кражу… так за нападение…

Его ладонь мгновенно расслабляется, но уж лучше бы он задушил меня, чем произнёс следующие слова:

– Дорогая моя доченька, у меня и в мыслях не было нападать на тебя. Зачем мне вредить «золотой жилке», что приносит доход в этот дом? – он освобождает мою шею, спуская руку ниже. – Но я давно уже умираю от любопытства посмотреть, что ты там скрываешь под своим тряпьём.

Из-за отсутствия воздуха до меня не сразу доходит смысл его слов, но, когда я чувствую потную ладонь под своей толстовкой, грубо сжимающую обнажённую грудь, моё тело мгновенно каменеет, словно самостоятельно пытается защититься и приглушить отвращение от липких касаний к моей коже.

– Ого! Ничего себе, какие формы! Знал бы – давно испробовал, – шепчет он возле уха, проводя колючей щетиной по моей щеке.

От мощного выброса адреналина звенит в ушах и перехватывает горло, так что мне не сразу удаётся закричать. Жалобно скулю и брыкаюсь, отрывая от себя руки Филиппа, но по его потемневшим зрачкам понимаю, что все мои попытки освободиться только сильнее его возбуждают.

– Отвали от меня, сволочь! Не трогай! Не смей! – наконец голос прорывается, и я истошно кричу.

– Тише, деточка, тише, успокойся. Я хочу сделать нам обоим приятно.

– Отпусти меня! Отпусти!