– Стоять! – Полицейский навел на нее винтовку. – Хитрая какая! «Достану…» А там небось пистоль.

– Нету там никакого пистоля, честное слово, – растерянно пробормотала Лиза. – Можете сами посмотреть.

– Не волнуйся, посмотрю!

Полицейский очень ловко, продолжая держать Лизу на прицеле, левой рукой схватил, открыл и перевернул саквояж над большим круглым столом, застеленным кружевной скатертью, пожелтевшей от времени и стирок. Небогатое имущество Лизочки Петропавловской вывалилось на столешницу – зашелестели целлофановые пакеты от подарков Эриха Краузе, сыро, тяжело шмякнулся купальник Лизы Ховриной; выпал медальон.

– И правда нету.

– Угомонись, Петрусь, – приказал старик.

Петрусь? Ого! Лиза вдруг вспомнила песенку, которую частенько пела соседка-украинка:

Как за того Петр у ́ся

Семь раз била мату́ся.

Ой, лихо – не Петрусь:

Било личко, черный вус!

В самом деле, небось много девок от него потерпели неприятности, от того Петруся. Больно уж хорош собой! Да черт ли тебе сейчас в его внешности?

– Так почему ничего не сказали? – повторил старик.

– Потому что я не могла… при том офицере.

– Что за офицер?

– Он тоже был на берегу, а потом подвез меня.

Старик вскочил резко, по-молодому. Толкнул Лизу на стул, наклонился. Лицо его стало недобрым:

– Кто он? Как зовут? Давно ли прибыл в Мезенск? Он ваш знакомый? Приятель? Где он живет? Где живете вы? Работаете? Где?

Тон его был таким… Он с такой лютой злобой сыпал вопросами! Лиза сначала оторопела, а потом возмутилась:

– Да что вы так со мной разговариваете? Устроили тут гестапо, понимаете ли!

– Гестапо? – прищурился старик. – Вы были в гестапо? Вас допрашивали? Или вы присутствовали на допросах? В качестве кого? В самом ли деле Лизочка убита на берегу? Она должна была встретиться с вами? Вы предали ее? Она в гестапо?

– Слушайте, да вы просто ненормальный! – с яростью прошипела Лиза. – Не шейте мне дело! Не нравится вам слово «гестапо»? Хорошо, пусть будет НКВД. Вот вам, пожалуйста: вы ведете себя как самый настоящий энкавэдэшник! Что, до прихода немцев допросы в застенках вели?

Старик снова сел на диван, откинулся на спинку. Лицо его смертельно побледнело.

– Батюшка… – обеспокоенно прошептал Петрусь, делая шаг к нему. Но старик раздраженно махнул на дверь, и Петрусь покорно отошел, занял пост около нее, изредка приоткрывая и выглядывая, не идет ли кто.

«Батюшка? Ростовщик его отец? – изумленно подумала Лиза. – Вообще-то в деды годится».

– Допросов не вел, – сказал старик, поворачиваясь к Лизе. Силы, видимо, вернулись к нему, лицо уже не выглядело таким помертвелым. – Но столь многажды был допрашиваем, что невольно усвоил некие манеры. С кем поведешься, знаете ли…

Он тяжело вздохнул. Помолчал.

– Значит, погибла Лизочка… эх… Бедная моя девочка!

В голосе его слышалась такая боль, что у Лизы сжалось сердце. Наверное, он хорошо знал Лизочку Петропавловскую. А может, она его родственница? Он ее дед?

И вдруг ее словно ударило внезапной догадкой. Да ведь Петрусь назвал старика батюшкой не потому, что тот – его собственный батюшка. Он обратился к нему, как на Руси обращаются к священникам! Этот старик… надписи на книгах…

– Вы – дед Лизочки? – так и ахнула Лиза. – Вы – отец Игнатий Петропавловский?

– Чертовщина! – прошипел у порога Петрусь, а старик потрясенно уставился на Лизу.

– Откуда вы знаете? Вам сказала Лизочка? Как же она решилась? – из него снова посыпались вопросы. – Мое имя никто не знает, только двое – Петрусь и Лизочка. Значит, она хотела, чтобы я поверил вам. Но почему не открыла вам пароль? Все было бы проще!

– Она не успела, умерла, – пояснила Лиза. – Да и при чем тут пароль? Поймите, если даже Лизочка и ждала кого-то на берегу, если и должна была с кем-то там встретиться, то вовсе не со мной. Я оказалась около нее случайно, говорю же! А ваше имя я увидела на книгах. Так просто было догадаться!