Каждый день на утренний пляж приходила девица, которая фотографировала себя в лучах рассветного солнца. Чертила сердечки на песке, заходила в набегающую волну, игриво поднимая подол, то распускала волосы, то подвязывала их бантом, изгибалась плакучей ивушкой, и делала бесконечные селфи, что-то беспрерывно стрекоча в телефон. Иногда она недовольно поглядывала на Ксению, которая, расположившись на песке у кромки прибоя, видать, мешала ей выстроить завлекательный кадр. Насколько Ксения Петровна поняла, девица была блогершей и поставила себе целью каждое утро начинать с репортажа на рассвете: такая, наверное, у нее была фишка. Может, и ник у нее был какой-нибудь типа «рассветная нимфа» или «ранняя пташка».

После зарядки и купания в море, Ксения возвращалась к проснувшейся подруге, они со Светланой неспешно пили кофе, потом отправлялись на пляж, после обеда дремали, а вечером шли прогуляться «в город». Поморие – городишко небольшой, жителей (без туристов) тысяч 15, и расположен он на довольно узком мысу. Так что море там со всех сторон, а гулять можно по длинной набережной, огибая мыс, или по центральному бульвару с небольшой, уютной православной церковью и местным Домом культуры, знакомых глазу соц-урбанистических очертаний. Архитектурных красот в местечке практически никаких, хотя, как узнали Светлана с Ксенией в местном историческом музее, город, который раньше назывался Анхиало, – древний, с историей богатейшей и, наверное, был собой неплох, пока в конце XIX века не сгорел практически дотла. Но Ксении нравилось ходить нога за ногу по бульвару, сидеть на набережной, глядя на жаркие, пожарные закаты, орущих чаек и тощих юрких кошек, которые конкурировали с хищными птичками за брошенный кусок булки. Все время вспоминалось раннее бунинское: «Солнце из-за дач глядит в листву. В аллеях блещет море… День будет долог, светел и горяч. И будет сонно, сонно. Черепицы стеклом светиться будут. Промелькнет велосипед бесшумным махом птицы, да прогремит в немецкой фуре лед». Немецких фур на глаза не попадалось – а так все один в один.

Русская речь вокруг слышалась не реже, пожалуй, чем болгарская, но подруги ни с кем пока не познакомились, хотя на пляже соотечественники охотно и бурно общались. Каждый день у заветного камня на берегу сбивались в стайку женщины зрелого (или как теперь корректно сказать – расцветного? золотого? третьего?) возраста в узких бикини, открывающих все нажитое за долгую жизнь богатство, и широких шляпах. Они долго щебетали стоя, потом, не снимая темных очков и шляп, перемещались в море и плавали там кругами, не переставая ворковать. Ксения подплыла как-то с твердым намерением познакомиться – но послушав разговоры (цены, коммунальные платежи, добыча справок, жадные до чаевых официанты, диеты для похудения), отплыла прочь. Не то чтоб она считала себя высоколобой интеллектуалкой, но и тратить время под солнцем на такую никчемную болтовню тоже как-то не хотелось. Им со Светланой было о чем поговорить и помолчать.

Они устраивались на пляже всегда на одном месте, подальше от моря. Прямо перед ними обычно располагался поджарый пожилой «полковник» Вадим. Впрочем, кавычки со слова «полковник» можно было убрать. Дней пять назад рядом с ним расположились только что приехавшая пара – энергичная женщина Ольга с молчаливым мужем, и из разговоров (а как от них уши закроешь в пляжной тесноте-то?) стало ясно, что Вадим действительно полковник и что здесь летом собирается своя компания. Подошла пара русских, как выяснилось, давно уже живущих в Германии, прибежал с пирса рыбак в тельнике, тот, который остервенело орал на всех проплывающих мимо пирса и особенно яростно почему-то на Светлану. Все они начали энергично друг друга приветствовать, обнимать, вспоминать прошлогодние ковидные «радости», строить планы на нынешний отпуск. Сердитый мужик с пирса при ближайшем рассмотрении оказался весьма добродушным дядечкой за шестьдесят. Он был, если смотреть анфас или со спины, довольно строен и даже спортивен, но вид сбоку портил все впечатление – в живот ему как будто был вставлен туго надутый мяч, распиравший пупок. Время от времени Николай (Петрович, как его называл полковник) нежно оглаживал свой подкожный арбузик.