Я вдруг вспоминаю, что хотела сравнить его с Ильёй. Илья сейчас задумчив, откинулся на спинку стула, немного опустил голову и хмурит лоб. Он теребит циферблат наручных часов, но вряд ли думает о времени. Эй, о чём ты думаешь? Хотелось бы мне знать… Он чуть подаётся вперёд, и тень, которая загораживала его лицо от света, исчезает. Он поднимает голову. Он смотрит на меня. Светлые глаза. У него светлые глаза, светлее, чем туман за Эресуннским мостом. И меня он слышал.
Илья опять улыбается:
– Вот с тобой у меня нет ощущения…
– Оля! – это голос моего мужа.
О, ну да ладно! Не сейчас! Я не хочу никуда идти!
– Иду! – кричу я.
Мы встаём и идём к дому по вымощенной красной плиткой зигзагообразной дорожке.
– Ольга, Ольга, – напевает Илья, и мне кажется, что это мотив из песни «Мельницы». – Спасибо тебе за разговор.
Как же громко он отхлёбывает чай! Мне кажется, я слышу, как жидкость скользит по его гортани; кадык неуклюже дёргается, когда он сглатывает. Мой муж любит приторный чай, и пьёт его в три залпа, поэтому сахаринки не успевают раствориться и остаются на внутренностях чашки всклокоченным шматком. Его желудок жадно переваривает обглоданное мясо, на которое течёт вязкая коричневая вода. Как низко он склоняет голову к своей книге (купи очки!), горбится, нависает над ней так, словно и её сейчас сожрёт.
– О чём был ваш разговор с Ильёй? – спрашивает мой муж.
Хочется ответить сухо, но не получается. Я вспоминаю разговор, пробегаю по фразам не читая, а словно рассматривая с затаённым дыханием исписанную арабской вязью страницу книги.
– О чём мы говорили? Об остроте ощущений… о правилах…
Я чувствую, как все мышцы моего лица расслабляются – так после порыва ледяного февральского ветра, затыкающего рот и бьющего в глаза, с облегчением открываешь лицо и втягиваешь спокойный воздух. Я охотно возвращаюсь к беседке, на лужайку, где мы сидели у мангала. Он смотрит на меня очень внимательно, щурит глаза. Мне кажется, я могу представить, что он и сейчас сидит напротив. Как в фильме Бергмана «Персона», я сдвигаю лица двух людей в одно – Илья и мой муж. Господи, как же они непохожи… у моего мужа шире глаза, они мутного серого цвета, его губы толще, подбородок меньше… какое уродливое существо получается: с разной величиной и цветом глаз, с деформированным овалом лица и кривыми губами, будто это лицо отпринтовано на ткани, которую тянут за край влево.
– Что у тебя с лицом? – грубо спрашивает мой муж. Мне кажется, он смотрит на меня с отвращением.
– А что такое? – раздражённо спрашиваю я.
– Не знаю, какого рода пищу для размышлений тебе дал Илья, но она явно была некачественной.
У! Как же ты меня бесишь!
Мне надо досчитать до десяти и успокоиться. Я встаю и несу свою чашку к раковине. Я не хочу видеть своего мужа. Теперь его слова не злят меня, мне ужасно обидно. Будто я с восторгом рассказала ему о просмотренном фильме, а он скорчил кислую мину и этим своим дебильным тоном, сухим и научным языком, стал описывать причину моих эмоций: особенности гендерного восприятия, идентификация с героем, универсальные методы киноязыка…
– Давай свою чашку, – я тяну руку через стол. Мой муж, не отрываясь от книги, отдаёт мне грязную посуду.
Я вымываю тёплой водой остатки сахара, вытираю руки и иду в ванну.
Хорошо бы залить ёмкость почти доверху, и чтобы пена вываливалась через бортики. Пока льётся вода, я раздеваюсь. У нас большое зеркало в ванной, на всю стену.
Мы с моим мужем давно заприметили эту идею у кого-то из друзей. Это было очень много лет назад – пять или шесть. Мы ещё не были женаты, и конец праздничного вечера означал, что каждый из нас отправится в свой дом. Мы сидели за столом, я наклонилась к нему и спросила, видел ли он, какое зеркало висит в ванной. «Когда мы поженимся, – шепнул он мне на ухо, – сделаем такое же зеркало в нашей ванной. Я хочу видеть тебя целиком, когда мы будем заниматься любовью». Это казалось мне заманчивым и странным одновременно. Я никогда не занималась сексом перед отражающей поверхностью, или на камеру – мне было любопытно увидеть себя в этом процессе. Какая я? Красивая? Смешная? Изящная или неуклюжая? На что похожи мои эмоции в этот момент, или они особенные, из ряда вон выходящие?