Из таких вот ребят был набран отряд,
(их полк звали «Чёрным Тироном»).
О’Нил-«Хитрован» этот дружный клан
возглавил в войне с Боу Да Тоном.
Семьдесят солдат составляли отряд.
Гнались они дни и ночи,
Ночи и дни гнались они
за тем, кто был зверя жесточе.
Ирландские парни из Гóлуэя,
из Лаута и Милна здесь были.
Нанося потери и неся потери,
перед смертью они шутили,
И всякий раз в их последний час,
уходя из этого мира,
Благословляли они даже грязь
на подмётках своего командира.
Им с ним повезло; но, как назло,
всё не везло с добычей:
Обойти ловушку, не попасть на мушку
у Боу вошло в обычай.
И всё ж Боу Да Тон был врагом покорён,
его терпением адским.
Он взглянул с интересом на ирландских солдат,
и его интерес был братским!
Так мир устроен: где с воином воин
воюет, там ум, разбужен,
Открывает вдруг, что лучший друг –
это враг твой, что кровью заслужен.
Раздвинули ветки; по сигналу разведки
ирландцы вышли из мрака
В ночном бою, в рассыпном строю –
атака! атака! атака!
Рванули, как бесы, из туманной завесы.
Залп! Дорога – открыта. –
Мелькнула набедренная повязка –
Мелькнула серьга из нефрита. –
Какое «ура»? Убитых – гора,
и пламя в деревне ярое,
А Боу Да Тон ушёл за кордон,
чтобы снова приняться за старое!
И, прокляв со страстью ирландское счастье,
смолкли все, и молчали, покуда
Один из них, что был скромен и тих,
не промолвил: «Ну, ловок, паскуда!»
И мёртвых своих схоронили они,
доели говядину скоро,
И, как в прежние дни, принялись они
ловить бирманского вора.
«До греческих календ», говорят,
но кому-то пришла идея,
И – понеслось: «Пока О’Нил
не вернётся с головой лиходея!»
О’Нил гонялся за ним по холмам,
на равнине его беспокоил,
Но вновь Боу Да Тон холмы оседлал
и, к тому же, силы удвоил!
Но сын Востока был бит жестоко.
Однажды в бою упорном
Разбили чёрта за пределами форта,
что бы у него опорным.
И когда Светило вниз покатило –
зá день оно устало –
В покинутый лагерь они вошли.
Деревня огнём пылала.
Там на фоне заката, которого злато
предвещало чудо восхода,
Крест чернел проклятый, где мертвец распятый
вещал, что уход – без исхода.
Но рассветного бриза, что прошёлся по низу,
на свете не было слаже,
И высокие травы перед ним величаво
склоняли свои плюмажи.
И всякий солдат в то утро был рад
тому, что на свет родился…
Но… На ýтре дня брызнул сноп огня,
и серый дым заструился.
Охнул О’Нил: благословил
пулей его самодельной
Туземный стрелок – в локоть – мой Бог! –
боль была беспредельной! –
И тем после драки обеспечил вояке
отпуск многонедельный.
(Пулю сработал местный кузнец
из телеграфного провода,
И металл, остёр, тело с тех пор
жалит, как жало овода.)
_________
Времени мало прошло; завоняла
рана его гнилая
В душном госпитальном бараке
города Мандалая.
И дрожать постоянно рука капитана
левая стала. – Оу!
И О’Нил не раз говорил: «Ну, щас
встретить бы этого Боу!»
Потом лихорадка пришла. «Ребятки,
дело моё погано, –
Молвил О’Нил, – но… Сто б рупий дал
за голову бандюгана!»
Опахала, подвешены, скрипели бешено
и крутились неперестанно,
Но Бабу Харендра (гомáшта) был рядом,
и слышал слова капитана.
И он вспомнил Дакку, свой дом; при нём
водоём рукотворный; далее
Встрепенулась душа, и ряды камыша
он увидел в далёкой дали, и
О жене и о сыне он вспомнил, что ныне
учится в высшей школе;
Он вспомнил – и тут же мысль отогнал –
о ранах и дикой боли,
И от грёз очнулся, и почти вернулся
в явь… Однако, что это?
Серебряноглавый Боу пред ним
явился в потоках света!
И гомáшта смущённый, виденьем прельщённый,
двинув к жене и сыну,
Обманул возницу, как во сне не приснится,
не заплатив половину!
_________
Минули месяцы. Враждебный мир
стал враждебнее вдвое:
Боу восполнил потери и вновь