В конце концов, большинство путешественников обвыкнутся на новом месте. Ощущение пространства вернется к ним, словно сбежавшая тень из сказки – к своему хозяину. Но задолго до того, как это случится, экипаж самолета, который привез их в незнакомый город, будет уже на пути домой или к другому пункту назначения. У нас всегда с собой глазные повязки и беруши, на часах – свое время, и джетлаг нам не страшен. Но от плейслага нам никуда не деться.

Когда по прилету у меня выпадает свободное утро, я часто иду на главный городской вокзал. Новый или старый, в Пекине или в Цюрихе – это всегда потрясающее архитектурное сооружение, и внутри всегда найдется кафе, где можно посидеть с книгой. Еще мне нравится разглядывать железнодорожные табло отправления поездов (они так похожи на табло в аэропорту!) и вычитывать оттуда названия маленьких городков, о существовании которых я до этого не подозревал – или не знал, что до них можно доехать поездом. Но, думаю, главное, за что я люблю вокзалы, – это за то, что они являются воплощением «ни-тут-ни-тамости», чувства, которое я испытываю в своих бесконечных перелетах.

Сильнее всего плейслаг дает о себе знать, когда приходится покидать чужой город поздно вечером. У отеля нас забирает автобус, и мы едем в аэропорт. По пути я вижу легковые машины и пассажирские автобусы, которые везут домой рабочих с вечерних смен. Они держат на коленях пакеты с провизией для ужина и что-то слушают по радио – то ли музыку, то ли выпуск новостей. Даже знай я местное наречие, эти радиопередачи для меня все равно были бы как с другой планеты. Все, кто катится мне навстречу, проведут сегодняшнюю ночь в своих постелях, в то время как я буду глядеть на приборы, паря в небесах Пакистана, Чада или Гренландии. Иногда в таких поездках я испытываю что-то вроде озарений и вижу этот город и этот уходящий день так ярко, так отчетливо, как это дано лишь чужестранцу. Но чаще я чувствую, будто уже уехал или вовсе никогда тут не был.

Несколько часов спустя, уже набрав высоту, я задумываюсь о людях, которых мы оставили в Йоханнесбурге, или в Кувейте, или в Токио, о тех, кого мы называем наземным персоналом. О мире, в который они возвращаются, окончив свои дневные или ночные смены, отчалив от наших аэропланов – плавно, как автоцистерны с горючим после заправки. Я гадаю, который у них теперь час, виден ли уже рассвет. Я пытаюсь представить, что они будут есть на завтрак и чем запомнился им прошедший день. Как выглядят дома, индийские, японские, американские, куда они возвращаются с работы; каждый дом – маленькое государство.

Хотя плейслаг летчики испытывают куда чаще, чем джетлаг, сбой в ощущении пространства тоже связан со временем. Когда я рассматриваю старые черно-белые фотографии, я все время должен напоминать себе, что мир и тогда был цветным. И для людей, запечатленных на снимках, тот миг был такой же частью настоящего, как для меня эта минута, когда я гляжу на них. Плейслаг проделывает с пространством то же, что фотография со временем, – чудо, сотворить которое по силам только самолетам. Лишь они заставляют время бежать не назад в прошлое, а двигаться по горизонтали вокруг земного шара. Нашему разуму трудно ужиться с тем, что весь мир, все пространство могут пребывать с нами в один и тот же момент времени.

Как-то зимней ночью я летел в Нью-Йорк пассажиром. Самолет был почти пуст. Я сидел в среднем ряду, но иллюминаторы в самолете были крупные, и я хорошо видел город, проплывавший за ними. Экраны салонных мониторов были слегка наклонены в сторону окон и внешнего мира.