– Тамара Васильевн-а-а-а, а чего мне здесь еще сделать? Не пойму я, что-то…

Тамара Васильевна, приятная дама бальзаковского возраста, успевает управляться со своей работой и разбирает проблемы пытливого студента. Делает все это она с улыбкой, внимательно и не без видимого удовольствия.

Максим Сергеевич постепенно въезжает в заданную тему и теперь ему уже самому становится интересно. На его мониторе выстраиваются необходимые данные. О Печёнки-не здесь все известно, вся его трудовая жизнь выстраивается в электронном виде.

– Что же вы, Сергей Иванович, не следите за вашими пенсионными отчислениями? Частные фирмы нередко грешат такой забывчивостью. Очень мало получается. Наше дело оформить пакет документов, а об окончательном решении вас известят письменно. В любом случае за вами остается право обращаться в суд…

Печёнкин всегда хорошо помнил, когда и зачем ему следовало ходить на работу, а все остальное, по его мнению, должно было делаться само, по определению…

– Подскажите мне, что такое период дожития? Странный какой-то у вас термин…

Максим Сергеевич снисходительно улыбнулся…

– Это все условно, Сергей Иванович. Живите долго и счастливо. Так определяется период, на который при вычислении пенсии делится сумма, накопленная на страховом пенсионном счете. Все очень просто.

Было это действительно просто, но из уст юного чиновника звучало уничтожающе грубо и оскорбительно. В этом есть что-то от понятия старого, отработанного и совершенно ненужного.

– Значит, ты уже теперь не живешь, а доживаешь. Тобою тяготятся и считают оставшиеся у тебя дни.

Печёнкин вышел на свежий воздух. Сегодня торопиться было уже некуда. У дверей Сбербанка он увидел знакомый красочный плакат, призывавший граждан участвовать в очередной пенсионной программе. Пенсионеры на этом плакате выглядели элегантными седовласыми аристократами и сверкали белозубыми улыбками на фоне океанского побережья. Таких пенсионеров Печёнкин вокруг себя не видел. Его друзья-пенсионеры не путешествовали по миру, а по большей части, продолжали работать. Они донашивали свои старые вещи и часто выглядели старше своих лет. Иногда надевали по праздникам свои пиджаки с орденами и медалями. Нет, на этом плакате все было из какой-то другой, незнакомой ему жизни.

– Как же, понесут они туда деньги… Опять же все разворуют, – вздохнул он. Не о нас там думают.

Ему вдруг вспомнилась забавная песенка из старого детского кинофильма про Буратино:

Последние строчки, про поле чудес и страну дураков, почему-то привязались к нему накрепко…

Вечером того же дня у Печёнкина опять прихватило сердце. Он хлебнул капель корвалола, вызвал скорую и открыл дверь в квартиру. Потом снова лег и стал ждать.

Печёнкин старался держаться в сознании и не закрывать глаза, но все куда-то проваливалось. Внезапно, он увидел себя молодым лейтенантом, снова услышал ракетный гром. Вокруг была цветущая красными тюльпанами степь. Все куда-то плыло и двигалось: трава, песок с барханами и дрожащая линия горизонта. Небо над ним было высокое, синее-синее. В лицо дует горячий ветер, поет свою песню песок. Они идут вместе с Айгуль, корреспонденткой из молодежной алма-атинской газеты. У нее длинные черные косы, почти до земли…

– Айгуль, а что означает твое имя по-казахски?

– Ты же знаешь, я – лунный цветок…

Все это быстро превращается в новый мираж. Черные ветки карагача, на них качаются побелевшие от солнца ленты… По земле ползут трещины, это дно мертвого моря. Словно за кадром странного кино слышится испуганный крик Айгуль.