Я должен рассказать вам о трех моментах, а затем можете встать.
Первое: когда я прихожу и ухожу, не нужно припадать к моим стопам. Я для вас не гуру, и я не верю, что человек может быть чьим-то гуру или учеником. Поэтому никто не должен припадать к моим стопам. Я также не святой и не махатма[10]. Попытки быть святым или махатмой кажутся мне полным ребячеством. Поэтому нет никакой нужды мной восхищаться, почитать меня или боготворить. Вы и так проявляете ко мне более чем достаточно уважения, когда внимательно меня слушаете. Вам даже не обязательно принимать мои слова. Просто подумайте над ними и поэкспериментируете. Если эти слова правильные – они останутся, если нет – они отпадут.
Второе, что я хочу сказать: в моей природе дарить любовь тому, кто ко мне приходит. Пусть ко мне не подходит тот, кто боится любви. Мое состояние чем-то похоже на состояние Платона…
Платон всю жизнь верил, что любовь – это молитва. На старости лет он заразился проказой. Но, тем не менее, когда к нему подходили люди, он их обнимал. Людей это очень пугало. Кто захочет обниматься с человеком, больным проказой? И они перестали к нему приходить.
– Почему ко мне больше никто не приходит? – спрашивал Платон.
Люди не знали, что ответить, и потому молчали. Но однажды несколько его друзей набрались смелости и сказали ему:
– Твое тело больно проказой, а ты берешь людей за руки, обнимаешь их, иногда даже целуешь в лоб. Люди боятся к тебе приходить.
– Ах да, – ответил Платон. – Я всё время забываю, что у меня есть еще и тело. Я даже забыл, что оно теперь больно проказой.
В общем, старайтесь не подходить ко мне близко, ведь я тоже не знаю, что у меня есть тело. И еще я забываю, что тело у меня мужское. Когда ко мне подходят мужчины, это не так страшно, но когда подходят женщины, вот тогда действительно возникают проблемы. Поэтому, пожалуйста, будьте осторожны и не подходите ко мне близко. Мне уже трудно изменить свою натуру, а вот вы можете проявить больше понимания и держаться от меня чуть поодаль.
Когда я прибыл сюда, мне сообщили, что один парламентарий из города Барода[11] сделал ряд высказываний обо мне. Услышав их, я осознал, что он был прав…
Одна женщина приехала из Дели. Она преподавала в каком-то университете и была уж точно не глупее члена парламента. Она подошла ко мне и очень убедительно сказала, что для нее было бы большим счастьем остаться со мной.
– Я столько лет ждала и надеялась, что когда-нибудь смогу провести с тобой хотя бы пару дней, – сказала она.
– Да ты с ума сошла, – ответил я. – Могла бы приехать в любое время.
Она осталась со мной. Я не знал, что это обернется столь серьезными проблемами. Если бы кто-нибудь подошел ко мне и сказал, что ее пребывание доставит им массу неудобств, я бы даже не стал слушать этого человека. Или сказал бы:
– Ты тоже приходи. Приходи и оставайся со мной, спи здесь.
Но никто не подошел.
Я отправился на встречу. А на следующий день эти люди выбросили на улицу все ее вещи. Когда я вернулся, она стояла и плакала.
– Меня жутко оскорбили, – сказала она, – мне наговорили кучу неприличных вещей.
– Как странно! – удивился я.
Потом мои друзья сказали мне:
– Эта женщина при встрече обняла тебя. Это крайне неприлично и характеризует ее с худшей стороны.
Я сказал им, что было бы гораздо лучше, если бы они сначала сообщили об этом мне. А выбрасывать чужие вещи на улицу и оскорблять человека – это тоже совсем неправильно и неприлично. Затем, вернувшись сюда, я узнал, что они успели дать интервью об этом инциденте журналистам.
Поэтому я подумал, что мне стоит вам это сообщить. Я не веду записей, кто ко мне приходил, мужчина или женщина. Меня это не волнует. А в дальнейшем мне будет трудно об этом вспомнить. Так что лучше держитесь от меня чуть поодаль.