– За что лежишь, сын мой?

– Как это, за что? Это же не тюрьма.

– Все испытания нам за что-то даются, все мы за грехи свои страдаем. Потому и спрашиваю: за что лежишь?

– Интересная постановка вопроса.

– В мире всё интересно. Я, признаться, не понимаю людей, которым жить скучно. Как это так? Тебе Бог жизнь дал, а ты время на ерунду тратишь – прозябание никчёмное, кляузы, споры да раздоры.

– Говорят, в споре рождается истина.

– Простите, но вы когда-нибудь встречали в жизни подтверждение этого постулата? В споре может родиться только свара. И чем яростнее спор, тем крепче драка. Истина рождается в тишине. Истина – это познание. А критерий познания, как известно, опыт.

– Вы говорите, как учёный.

– Учёный, не учёный, а если это факт, зачем спорить. Да и жизнь человеческая коротка, чтоб её тратить на споры. Представьте, я хочу доказать вам… нет. Мне кто-то хочет доказать, что я, извините, дурак. Я с этим соглашусь? Однозначно, нет. Мало найдётся людей, кои считают себя таковыми. Да и те, по секрету скажу вам – самые что ни на есть мудрецы. Значит, я не соглашусь. Но он-то точно уверен, оценивая мои поступки и высказывания, что я, скажем мягче, неумный человек. И что? Начнёт мне это доказывать? Чем тогда будет от меня отличаться? Ничем. Ещё и вопрос, кто из нас дурнее: я-то про него молчу, хотя, может, ещё за большего кретина принимаю. А не начни он спор? Разговорились бы, глядишь, нашли тему, где и я что-нибудь умное высказал. Как говорил Цицерон: если у меня есть яблоко, и у тебя есть яблоко, и мы ими обменяемся, у каждого так и останется по яблоку. Но если у тебя есть мысль, и у меня есть мысль, и мы ими обменяемся, у каждого будет по две мысли! Но, с вашего позволения, добавлю: об-ме-ня-ем-ся! Не спорить начнём, а обогатим друг друга божественной искрой, попавшей в наш мозг – мыслью. Так за что вы лежите?

– А вы за что?

– Вы, батенька, не из иудеев будете?

– Помилуйте, разве я похож на еврея?

– Отчего так оскорбились? Евреи – народ Книги, Богоизбранный. А предположил так, ибо вы ответили в их манере – вопросом на вопрос.

– Нет, в роду не наблюдалось.

– Я, знаете, на исповеди из людей признаний не вытягиваю, а сейчас и подавно – не хотите говорить, не стану допытываться… А я вот из-за сердца. Всё очень близко к нему принимаю.

– Вам похудеть не мешает. Сердцу, при таком весе, тяжело кровь гонять.

– Тут всенепременно соглашусь. Поверите, стараюсь изо всех сил, посты соблюдаю, сладкого почти не употребляю, пешком хожу много, но похудеть не могу. Так ведь и вес мой неспроста образовался. Вот вы задумывались, когда люди в церковь приходят?

– Когда просят что-нибудь.

– А когда просят?

– Когда чего-то не хватает.

– И когда же не хватает?

– Отец Иннокентий, вы со мной, как с первокурсником.

– Эк вы себя высоко цените. Я про себя грешного думаю – ещё и школу не окончил… В церковь люди ходят, в основном, когда им плохо. Когда хорошо, человек о Боге забывает, что поделать, так устроен. А вот когда плохо, когда надо прощение вымолить – тут в храм и побежали. Или когда нагрешил так, что без покаяния жить дальше не может! Не пускают грехи, в болезни преобразованные. А рассказать кому-то надо, носить в себе – сил нет! Вот тогда идут на исповедь. Чего я только за годы служения не наслушался, каких греховодников не повстречал, прости Господи… Но и сам грех имею – не могу избавиться от поведанных людьми страстей, держу их в себе, боясь выпустить, страшусь, что вновь в тех людей вселятся. Оттого и вид имею, словно бочка с квасом, что раньше на улицах стояли. Ношу в себе грехи людские, порой себя же и спрашивая – неужели это мой крест?