– Слушай, надо пить.

Обернувшись назад и взглянув на Сашу, Андрей взорвался от смеха. Саша по-прежнему продолжал дрожать и Андрей, хлопнув ладонью по его мускулистому плечу, растормошил нашего Геракла. Издав несколько мычащих звуков, Саша открыл глаза и некоторое время соображал, где он находится. Усевшись на клеенке, он никак не мог понять, почему под ним сыро и что с его глазами. Смех Андрея вывел его из равновесия, и Саша вытащил из под себя клеенку с водой, опрокинув ее на пол. Клеенка мягко приземлилась на пол, истекая водой, Володя, поджав под себя ноги, улегся на матрас, Андрей, пятясь от лужи, мгновенно взлетел на продуваемую полку странствий.

И в тот момент, когда все заняли свои полки, наш уважаемый Палыч, подперев лысеющую голову рукой, смотрел в пол мутным и тоскливым взглядом. И вдруг порыв жидкости, растекающейся по полу, нашел в нем неизвестный отзвук, и Палыч ответил ему взаимностью.

– Ну вот, допились, я предупреждала, – неожиданно появившись, сказала проводница.

Две разных жидкости встретились и остановились, проникая одна в другую, но проводница, летя с тряпкой, успела остановить, это безобразие и слияние не состоялось. Она поставила перед ослабевшим Палычем ведро с мутной водой и, отодвинув с прохода намокающую тряпку ногой, удалилась. Палыч вяло макал тряпку в воде и, как робот, водил ей по полу, затем, брезгливо отворачиваясь, выжимал в ведре. Андрей весело уселся на полке, свесив перед лицом Саши черные подошвы.

– Нет, так нельзя, надо пить, надо пить, – твердил свою молитву Андрей.

Володя подсмеивался над черными пятками Андрея, Саша сидел в позе лотоса, привлекая внимание проходивших пассажиров, он, словно роденовский мыслитель, двумя руками сжимал больную голову. А я, вытянувшись в удобной позе на матрасе, наблюдал за нашими Тарзанами, один в моем воображении всю ночь бегал по раскаленным углям, другой, наломав дров, носился за недоступной Джульеттой и колотил себя в мускулистую грудь.

– Палыч, ты будешь пить? – спросил Андрей.

– Нет, нет, нет, – словно по нарастающей кривой, заговорил он.

И словно проснувшись, Палыч агрессивно заработал тряпкой, ему было очень неудобно, что все это случилось с ним и что чувствует он себя отвратительно. Для трезвых аргонавтов наступал обед, а наши Тарзаны еще и не завтракали.

Я спрыгнул с полки на свои кроссовки и извлек из рюкзака банку китайской ветчины, огурец с помидором и половинку дарницкого черного хлеба. Убрав остатки ночной трапезы, я постелил свежую газету и ножом вскрыл банку.

– Слушай, давай попьем чайку для начала, – предложил Андрей.

Саша перестал мять голову и выглянул на проход, ища проводницу. Она разносила новую порцию чая. Андрей спикировал на полку к Саше и возмущенно произнес:

– Мы с тобой пьем, как дураки, а Виктор все время ест, что за дела?!

– Ешь, кто тебе не дает, – сказал я и придвинул банку к себе.

Андрей, словно шаолиньский монах, срывающий кору с дерева, вырвал кусок хлеба и подхватил красный круглый помидор.

– Нам четыре стакана, – жуя, сказал Андрей.

Проводница ловко поставила стаканы с чаем на столик и, уходя, сказала:

– Вам нужно одеться, так в поезде не ездят.

– Андрей, разве мы не одеты? Я что, похож на Адама? – заговорил Саша, вновь обретая себя. – Разве это чай, это помои. Я сейчас вылью ей на голову…

– Прекращай, посмотри, на кого ты похож, – вмешался Женя.

– А ты вообще молчи, пить не давал, – все больше воодушевляясь, заводился Саша.

– Да нас тут за идиотов держат. Вместо чая туфту подсовывают, – взорвался Андрей, окончив жевать.

Словно наш стремительный поезд на полной скорости влетел в таинственный Бермудский треугольник, который родил отрицательный разряд, и голодные аргонавты Орфей и Геракл ожили, подпитанные темной силой.