– Тогда я убью всех и каждого, кто посмеет мне помешать. Ты со мной, Аксель? – Она манипулировала, зная, что дёргает правильные ниточки, те, что отзываются и в его душе.

В тот вечер бог Войны был с ней, защищая и следуя её плану. В тот вечер он принял на себя часть проклятья, чтобы спасти узурпаторшу. Он закрыл Килиан от Амарии, позволив богине вырвать его сердце. Килиан боялась, что он обвинит её в случившемся, но юный бог только сильнее взрастил в себе желание отомстить, что было ей на руку.

Килиан провела пальцами по коже стирая остатки пепла, но вместо этого размазала его ещё сильнее. Частица её. Малая, но живая. И всё внутри неё сжалось в один пульсирующий гнев.

– Они все заплатят за твою смерть.

Ласковые руки матери перебирали мои тёмные пряди, пока я лежала у неё на коленях. Нежный голос разливался по комнате, когда она пела какую-то незнакомую песню – простую, с едва уловимым мотивом, будто из древних времён, где не существовало страха, боли и войны.

Я не знала этой мелодии, но сердце отзывалось на каждую ноту, как будто оно помнило… помнило лучше меня. Помнило колыбель, руки, запах её кожи, шорох шёлка, когда она склонялась надо мной в те времена, которых давно не существовало.

– Тихо… – прошептала она, наклоняясь ближе. – Всё хорошо, девочка моя.

Я не смела пошевелиться. Лежала, боясь открыть глаза и спугнуть этот хрупкий покой, что казался неправдой. Что-то внутри шептало, что это не может быть реальностью. Но тело отказывалось слушать. Оно жаждало этого тепла, этой ласки, этого ощущения дома, которого мне так не хватало. Я прижалась щекой к её бедру, как когда-то в детстве – тогда, когда ещё верила, что любовь может быть вечной.

– Ты была такая уставшая, – продолжала она, перебирая мои волосы. – Всё время сражалась, всё время бежала… Почему ты не остановилась раньше?

Слова проникали прямо в сердце. Они отзывались гулом в пустоте, наполняли грудь сладкой, разъедающей тоской. Я хотела заплакать – но слёз не было. Только бесконечная тяжесть и непонимание: где я? Что происходит?

– Мам… – одними губами прошептала я. – Это сон?

Руки не остановились. Голос стал ещё мягче, почти невесомым:

– А разве важно? Здесь ты можешь быть со мной. Здесь тебя никто не тронет. Ты же устала, Фьори. Очень устала. Останься.

Останься.

Это слово прозвучало, как приговор. В нём была такая манящая тишина, что я почти поддалась. Почти поверила, что могу остаться в этом уюте навсегда. Забвение было сладким, как мёд. Оно не требовало решений. Не требовало боли. Не требовало выбора.

Но где-то в глубине что-то всколыхнулось. Голос. Тонкий, далёкий, едва различимый. Не зовущий, нет… предупреждающий. Как слабый шорох листа, как дыхание, пробивающееся сквозь толщу сна: это не может быть она.

Я не успела поддаться голосу разума, потому что дверь в покои открылась, впуская высокого голубоглазого мужчину и… Катерину.

– Папа?! – ноги сами понесли меня к нему, а руки потянулись для объятий. Таких долгожданных и желанных.

Король Дарий – мой отец – был так величественен и красив, что я замерла, разглядывая его. На его лице засияла улыбка – та самая, которую дарят тем, кого любят всем сердцем.

– Доброе утро, моя заря, – крепкая рука отца легла на макушку, нежно поглаживая волосы. – Ты выглядишь взволнованной. Всё в порядке?

Я не могла найти слов, чтобы ответить. Взгляд постоянно метался от матери к отцу, не веря в реальность происходящего. Их не было в моей жизни. Я не знала, как они выглядят, но здесь и сейчас это не было важно, потому что они были реальными. Такими, какими я себе их представляла… Вот только вспомнить, где и когда представляла, я не могла.