– Ахмет? – повторил приезжий с каким-то минимумом вопросительной интонации. – Будем знакомы. Я Влад.

Это был высокий, спортивного сложения человек в черной куртке, и с черной спортивной сумкой в руках. Лицо и шея у него были красными, как если бы он перегрелся на южном солнце. Густые седые брови и короткая седая шевелюра подчеркивали красноту. Лицо абсолютно европейского типа, ничего арабского или восточного не наблюдалось. Не Ибрагим, не Сулейман – Влад. На вид лет сорок.

– Удивлен? – усмехнулся Влад. – Ожидал встретить кого-то другого?

– Вы русский? – тупо спросил Ахмет.

– Русский, да. Точнее украинец.

Предложение Петра Грицая стоило того, чтобы его обдумать. Первое, что представляется очевидным: работать во славу Украины Валера Журбенко не станет. И потому, что это никак не вяжется с его убеждениями, и потому, наконец, что это просто опасно. Где, скажите, будет храниться подписанная им бумажка (если он ее подпишет)? В каких секретных киевских файлах она будет скопирована? Не попадется ли на глаза российскому кроту, работающему в СБУ? Не доберутся ли до нее московские хакеры? Последствия предсказуемы – 20 лет заключения или пускай даже намного меньше, но все равно, это не то, чего человеку хочется больше всего на свете. И вместе с тем принять предложение, пожалуй, надо. Сам по себе отказ может таить в себе некоторую опасность – кто их знает, как они будут реагировать, услышав твердое «нет». Но важно другое: удастся вытащить Юрку из плена.

Это вообще гуманно, и, что ни говори, он все же сын.

Его, Валеры Журбенко, единственный ребенок. Можно было бы перебрать старые фотографии, но все они остались в Киеве. Можно вспомнить, как чудесный малыш радовался первому виденному в своей жизни снегу, как горько плакал, упав с велосипеда, как переживал, когда они всей семьей хоронили котенка. А потом мальчик подрос, и уже безжалостно обвиняет отца: он, мол, равнодушен к чаяниям своих украинских соплеменников, он чрезмерно буржуазен, он слишком много внимания уделяет поведению за столом, он своим деланным спокойствием доводит мать до слез, он трижды пропускал важные соревнования сына, он даже опоздал на выпускной вечер… Это Юрка у матери научился возводить всякую ерунду в серьезные домашние преступления.

Вину свою, однако, Валерий Ефимович признает. Он виноват в том, что в суете как-то упустил сына. Ведь не в одночасье все случилось! Это же процесс – сын отдалялся, отдалялся и, наконец, пропал, исчез с радара. (Последнюю фразу надо будет записать, пригодится). И как теперь будет выглядеть весьма рискованный поступок по отношению к вообще-то совсем не близкому человеку?

Впрочем, есть еще одна гирька, которую следует положить на тарелочку весов, рассматривая предложение Грицая. В размеренной жизни Валерия Ефимовича, если честно, совсем нет места подвигу. Более того, признаемся, живет он скучно. Для литератора это недопустимо, тем более пишет он не любовную лирику, а острые, драматические вещи, его герои всю дорогу в приключениях. А ведь Валерий Ефимович не начинающий писатель, не какое-то юное дарование. Его псевдоним – Серафим Бравый – это имя, это, можно сказать, имя классика, немаловажной спицы жанра. И как же вялая жизнь известного литератора согласуется с тем, что Достоевский пережил подготовку к неминуемой казни, Гумилев погиб, оказавшись в рядах мятежников, Чехов посетил Сахалин (в те годы это было серьезным испытанием). А Байрон? А Рембо? Да кого ни возьми! Нужен, нужен экстрим, нужно прикасаться к ужасному, почувствовать вкус Приключения. Валерий Ефимович попытался припомнить, когда же в последний раз он совершал безрассудные поступки. Ничего не приходило в голову.