– Ты что, с ума сошёл? Назвали восемь или девять человек. Не всех с балки вызвали, значит, работы и еды мало. Приходи в себя и залезай на эту чёртову балку. Давай, очнись, не тормози, во всяком случае, ногами. Время идёт! – Продолжая мне еще что-то кричать 2225-й полез через верхнюю дверь на балку.

– Да, иду, придержите там люк наружу, – слабо крикнул я, полагая, что меня слышит кто-то ещё, кроме моих одноклеточников.

Превозмогая боль в суставах и с тоской вспоминая окончательно ушедший сон, я, шатаясь, встал и полез по краю клетки. Верхняя дверь была высоко, а руки едва держали меня.

– Поторопитесь! – скомандовал голос надзирательницы. – У вас одна минута.

В самый последний момент я успел вытащить ноги, и верхняя дверь закрылась. Балка была на небольшой высоте от клетки, и кое-как мне удалось на неё подняться. Лениво прицепив карабин, закреплённый на поясе, к страховочному тросу вдоль балки, я пополз к стене градирни. Страха не было, но было холодно. Одежду и покрывало я оставил в клетке: брать их с собой запрещалось. В основной люк я забрался последним, да и то благодаря помощи 2225-го. Спасибо ему, он такой хороший парень, иногда заботится обо мне. Хотя, наверное, он такой со всеми. Всё дело в его характере. Мы звали его Доктор, и это прозвище было понятно на всех языках.

Он потёр руки, согревая их, и потрогал мой лоб, затем прижал одну ладонь к моей груди, а второй схватил меня за запястье.

– Живой, счастливчик! Небольшая простуда, и всё. Хорошо, что тебя вызвали, – сказал 2225-й и усадил меня на скамью.

Я с признательностью кивнул в ответ. На столе лежали кольца-переводчики, которые все уже успели надеть на указательный палец.

– Счастливчик, не то слово! – с раздражением произнес 1400-й. – Его чаще остальных вызывают. Он больше ест и чаще видит дневной свет. Хотя слабее нас и хуже работает. Не должен был дожить до этого времени.

– Я тоже рад тебя видеть, – надев кольцо, хрипло ответил я. – Наверное, я им нравлюсь. Если будет возможность, я порекомендую тебя.

1400-й нервно ухмыльнулся.

– Скажи, что я готов на всё, кроме крючка наверх, – отозвался он.

– Да и меня тоже порекомендуй, – усмехнулся 1699-й.

– Тебя в первую очередь! – ответил я.

– Ладно. Это хорошо, – добавил он.

1699-й был каким-то отстраненным, себе на уме, и все время глупо шутил про еду. Выглядел придурковатым, и поступки его были такими же. Когда смеялся, делал вид, что смотрит в другую сторону, шатался и прищуривался. Тогда он казался еще большим психом. Другие заключенные видели в нем свое печальное будущее, но только не я. Его клетка была далеко от моей, и встречались мы лишь на сменах. 1699-й, 2225-й и я говорили на одном языке. 1699-й казался предсказуемым в своих глупых поступках, а черты его лица были мне очень знакомы. Несмотря на то, что моя память была стерта, я был уверен, что мы где-то пересекались. Мне все время было жаль его, и я старался помогать ему как мог.

А еще это «ладно». Никто не придавал значения этому слову. Все думали, что это просто выражение согласия. Что-то типа «да», только «ладно». Но я чувствовал, что это не совсем так. Каждый раз, когда ему приходилось вынужденно согласиться, он говорил «ладно». Таким образом 1699-й подчеркивал, что его не поняли, но объяснять это нет смысла.

– Нашли кого слушать, ему просто везет, хаотичный же выбор этих людей. Никто из них с нами не общается, – заявил 2225-ый.

Ну и ладно на этом. В помещении, куда мы попали, было светло. На скамьях уже сидело восемь человек. Я постепенно приходил в себя. Здесь я был нужен кому-то, раз вызвали меня. Под ногами наконец был пол, и было ощутимо теплее, чем в градирне. Мы готовились к новой рабочей смене, экипировались и всё больше молчали, ожидая возможности помыться и поесть. Как же хотелось, чтобы это произошло скорее…