– Разве это важно? – отвечает Андрей. – Я вижу вас – а остальное – такая хрень!

Адам хмыкает, улыбается, потом суровеет. – Ладно. Хватит сантиментов. По пустым улицам носиться – много ума не надо. Сейчас поедем к подвалу морга: дверь вскрыть надо…

…Адам открывает «дипломат» и критически разглядывает содержимое. Куча мятых денег не годится для задуманного.

Он рассортировывает купюры по номиналам, стягивает их резинкой. За вычетом серебра, меди и железных рублей, оказалось три тысячи триста рублей.

….В полдевятого утра он входит в тесный зальчик сберкассы.

В казенном помещении пусто. Две кассирши, не замечая его, встревоженно переговариваются.

….Сдав деньги и кинув новенькую сберкнижку в дипломат, он опять выходит на улицу.

Прохожие, как ни в чем не бывало, спешат по своим делам, наслаждаясь теплым сентябрьским утром.

Адаму становится скучно. Непрерывно скучая, он проходит целый квартал.

Вдруг, из-за угла, навстречу ему, выскакивает женщина в развевающемся плаще и босиком. Вслед за ней выскакивает мужчина. Он кричит. – Это мистификация, Алла! Чья-то нелепая шутка, Алла!..

«Ага, наконец-то.» – Адам прибавляет шагу и, свернув за угол, чуть не сбивает пятящегося на него деда, в сбитой набекрень шляпе. Рядом, в телефонной будке, какой-то губатый, поминутно оглядываясь, крутит диск. Из-за дальнего угла дома выглядывают испуганные лица. В десятке шагов от Адама, под стеной булочной, стоит лавочка. На ней, слегка завалившись набок, сидит голая девушка с распущенными волосами. Тело ее меловой белизны, рот черен. На остановке стоит пустой троллейбус, за ним несколько авто с сиротливо распахнутыми дверьми.

Адам проходит мимо обмершего губатого к девушке, заглядывает в застывшие васильковые глаза, трогает обожженный до оскала рот, отмечая за спиной шум приближающегося троллейбуса. Достав перочинный нож, он протыкает свой палец и размазывает кровь по ледяной груди девушки.

Мертвая дергается, хрипит и рывком встает с лавочки.

Водительница троллейбуса, катящегося к остановке, открывает рот и ее лицо искажает гримаса ужаса. Троллейбус с ходу врезается в другой: стоящий на остановке. Слышатся крики.

Девушка идет наискосок, через улицу, натыкается на брошеный автомобиль и обходит его, слепо шаря по лобовому стеклу, распахнутой дверце.

Адам провожает ее взглядом. Потом говорит себе. —«Пора!» – и, не обращая внимания на панику внутри троллейбуса, людей, пытающихся выбираться сквозь разбитые окна, водительницу, истекающую кровью в искореженной кабине, идет опять к сберкассе.

Полногрудая кассирша недовольно выговаривает ему. – Вы же только что положили.

Адам ухмыляется. – Мамаша, по улицам мертвецы разгуливают, а вы о такой ерунде печетесь.

Кассирша, потянувшаяся было за протянутой сберкнижкой, застывает. – Это вы так шутите? – спрашивает она и испуганно смотрит на соседку – крашеную брюнетку. Брюнетка смотрит на Адама. Ее рот дрожит.

– Ну, – утвердительно говорит он. – Шучу, – и загадочно улыбается.

Полногрудая, трясущейся рукой, пишет в книжке.

– Вы так больше не шутите! – говорит она с непреходящим испугом, выкладывая на стойку упаковки с деньгами. – А то тут с утра такие слухи. Не пойми что…

– То ли еще будет! – отвечает Адам весело, бросает тугие прессы в дипломат и выходит вон…

В холле областного управления государственной безопасности просторно и тихо. По правую сторону стоит несколько кресел, по левую – за полированным барьером, сидит человек в штатском костюме и очках. Человек вопросительно смотрит на Адама, в нерешительности застывшего у дверей.

– У вас какое-то дело к нам, товарищ? – вежливо спрашивает человек и указательным пальцем поправляет очки.