Если для меня мимолетная грусть об отце была поводом для оправдания плохого настроения, для мамы она становилась серьезным поводом для чувства вины. Вспоминая, какое значение она придавала моему первому впечатлению о ее знакомых мужчинах, уже значительно позднее я поняла, что она изо всех сил пыталась загладить передо мной вину за то, что в моей жизни не было второго родителя. Для нее все произошедшее с моим отцом было гораздо более значимым, нежели для меня. Мне не с чем было сравнивать, я не знала, что такое полная семья, моя реальность изначально была иной. И в целом, на мой взгляд, эта реальность была не так уж плоха. Последствиями маминой битвы с чувством вины стало то, что она расставалась с теми мужчинами, которых я с первого раза не принимала и, в конце концов, вышла замуж за человека, которого я с готовностью приняла за своего отца. Их брак прожил семь лет, превратившись в кошмар для всей семьи. Под конец их совместной жизни наш дом не оставляли ссоры и общение на повышенных тонах. Реже – царила напряженная тишина, готовая в любой момент взорваться очередным скандалом. Это был тяжелый период для меня, как ребенка. Я была членом семьи, но ничего не могла сделать для своей семьи, чтобы она вновь стала счастливой. Ощущение беспомощности доводило до слез. Заслышав очередную ссору, я запиралась в комнате и плакала, уткнувшись в подушку. В одну из ссор я выбежала из комнаты вся в слезах, уперлась в отчима руками, отталкивая его подальше от мамы, и почти кричала: «Да разведитесь вы наконец!». Спустя время они развелись. Мне кажется, это было огромное облегчение для всех. Отчим вскоре уехал, мама опять ушла в работу, а я продолжала взрослеть. Печаль об отсутствующем отце ко мне больше не возвращалась.

Шло время. Я росла послушным ребенком – старательно училась в школе, переживала из-за плохих оценок, занималась бальными танцами. Ничего необычного: дружила, ссорилась, симпатизировала и недолюбливала, открыто общалась, иногда скрывалась ото всех. Обычный подросток. Однажды даже убежала из дома в знак протеста против чрезмерной, на мой взгляд, опеки мамы. Нашли меня быстро: спустя два часа я уже спала в доме знакомых нашей семьи, мама в тот вечер меня видеть была не готова. Кто из нас двоих испугался сильнее, сказать теперь сложно, но это было мое первое и последнее проявление подросткового бунта.

В пятнадцать лет начался период первых влюбленностей. В моем случае он прошел без особенного накала страстей. Ко времени школьного выпускного в моей биографии было два непродолжительных романа с ровесниками, нереализованная влюбленность в учителя и виртуальный флирт с молодым человеком из другого города. Возможно, Вселенная берегла меня для судьбоносных встреч в более сознательном возрасте, иначе, чем объяснить столь скудный перечень юношеских увлечений? А может, просто в тот период передо мной стояли более важные, требовавшие внимания, задачи – подготовка к вступительным экзаменам и переезд в другой город. Как бы то ни было, имена молодых людей, с которыми жизнь меня сводила в тот период, сейчас я вспоминаю с трудом.

Зато именно к тому периоду относится начало моего увлечения ведения личных дневников. В красочных блокнотах я описывала свои переживания, пыталась найти объяснения поведению и словам людей, фантазировала, делилась секретами и формулировала пожелания себе самой. Это было похоже на диалог с находившимся внутри меня человеком: я задавала ему вопросы, получала ответы, настраивала на позитивные мысли, поддерживала в спорных ситуациях. Он был крайне лояльным собеседником: мало критиковал, часто поддерживал и всегда помогал обрести надежду на лучшее. Надо признаться, я до сих пор беру в руки ручку и бумагу, когда на душе «кошки скребут» или сложно принять решение. Перенося на бумагу свои сомнения или описывая суть проблемы, строчка за строчкой появляется ясность в голове и уверенность в душе.