Длинный стол был покрыт белой скатертью. На столе были расставлены серебряные блюда, любовно приобретенные когда-то ее свекровью. Между ними лежали ложки и ножи у каждого прибора, а также хлеб и солонки с солью. Небольшие сосуды с лимонной водой около тарелки предназначались для омовения рук во время еды. Даже в отсутствие короля стол накрывали по-королевски. У стены на постаменте стояли кувшины разной формы и размера, в них были вина и другие напитки.

Гости заняли свои места. После произнесения предобеденной молитвы к каждому подошли по двое слуг: один держал чашу, другой – кувшин, из которого полил водой на руки, затем подал полотенце. Обед начался. Музыканты, расположившиеся на небольшом балкончике в стене зала, заиграли негромко на струнных инструментах. День был мясной, но и не праздничный, так что пищу подавали такую же, как каждый день. Перемены блюд разносились слугами неспешно, согласно давно заведенному ритуалу.

Вначале подали сладкое греческое вино гипокрас. Считалось, что сладкое «разогревает» желудок, открывает его для приема пищи. В последнее время увлечение теориями правильного питания достигло небывалых высот. Во многих знатных домах пищу принимали только согласно утвержденному врачами плану, полностью вверяя им свой желудок и здоровье, как когда-то слепо вверяли свою судьбу предсказателям. Сладкое вино сопровождалось различной выпечкой и холодными мясными блюдами. Разносили жаркое, пироги с телятиной, пирожки с мелкой речной рыбкой, черную кровяную колбасу и подкопченные колбаски. Кровяную колбасу готовили в замке по особому рецепту, которым повара очень гордились: в свежую свиную кровь добавляли много рубленого лука, нутряной свиной же жир, порезанный мелкими кусочками, соль и специи – в них был главный секрет: традиционные гвоздику, перец, имбирь и тайные, которые повара тщательно скрывали. Эту смесь разливали в промытые кишки и варили в огромных чанах. Аромат разносился по всей Луаре, гости восхищались и тщетно пытались выяснить секрет приготовления.

Маргарет выпила сладкого вина, взяла маленький пирожок и смогла осмотреться. Большинство сидевших за столом были ей хорошо знакомы. Дядюшка Пьер располагался во главе стола на правах хозяина в отсутствие короля. Располневший в последнее время, он выглядел не обрюзгшим, а величественным.

Слева от него сидела Жанна, сестра Анны и Карла, дочь Людовика XI и супруга томившегося в темнице герцога Орлеанского. Их брак был катастрофой. Безжалостный Людовик выдал свою младшую дочь за главного претендента на его престол с одной лишь целью – лишить Орлеанскую линию наследников. Жанна была не только некрасива, но и не могла иметь детей. Кривой нос, маленькие глаза, узкие губы, ко всему этому еще и небольшой горб и хромая походка. Жанна была не только некрасива, она и не пыталась ничего сделать со своей внешностью и была абсолютно лишена светского лоска: пренебрегала нарядами, не любила вести светские беседы, не умела флиртовать и выставлять напоказ свои достоинства. Вместе с тем она была прекрасно образованна: знала и любила поэзию, разбиралась в истории и математике, рисовала, вышивала и играла на лютне. Она была очень набожна. Но не той набожностью от безысходности ситуации, которую Маргарет отмечала в своей подруге Карлотте, а внутренней и естественной. Это был не побег от печальной жизни, а искренняя вера.

А жизнь Жанну не баловала. Совсем девочкой ее выдали замуж за красавца и весельчака Людовика. Страстная любовь к нему была главным грехом ее безгрешной жизни. Он же не только не любил свою жену, он ее ненавидел. Он, человек не злой и доброжелательный к людям, открыто насмехался над той, которая терпеливо сносила его выходки. Его жестокие насмешки касались не только ее внешности и бесплодия, но он не гнушался в мужской компании высмеять и интимную сторону их жизни, выставляя несчастную Жанну чуть ли не чудовищем. Людовик открыто крутил романы с придворными красавицами, и уже не один малыш в благородных домах смотрел на мир его красивыми голубыми глазами. Самым большим счастьем в жизни Жанны были болезни Людовика – тогда она могла ухаживать за ним как самая преданная сиделка, которую он не мог прогнать, по крайней мере до своего выздоровления.