Иными словами, удовлетворение различных потребностей экономического человека взаимозаменяемо, тогда как психологический человек в интерпретации Маслоу не допускает замещения между благами, удовлетворяющими различные потребности, точнее, потребности, относящиеся к различным ступеням «пирамиды». В модели Маслоу потребности «лексикографичны», то есть расположены как слова в словаре: главную роль играет первая буква слова, следующей по значению является вторая и т. д. Слово «яблоко» помещено в конец словаря, хотя его вторая буква – «б» – стоит в алфавите на «почетном» втором месте. Так и в ситуации выбора между двумя способами действия, например покупкой двух наборов благ, каждый из которых частично удовлетворяет разные группы потребностей, психологический человек (по Маслоу) предпочтет тот набор, который полностью обеспечивает удовлетворение физиологических потребностей, не обращая внимания на другие параметры. Если же потребности первой группы уже полностью насыщены, выбран будет набор, в наибольшей степени удовлетворяющий потребность в безопасности. Для экономического же человека все потребности взаимозаменяемы, и сравнительная важность каждой не постоянна: она уменьшается по мере насыщения.

Однако психология интересует нас не только с точки зрения сопоставления моделей экономического и психологического человека, но и в аспекте своего влияния на формирование модели человека в экономической теории. Влияние это заметно превосходит влияние других наук: отмечаемые в истории экономической науки попытки усовершенствовать экономического человека шли главным образом именно по линии психологического ревизионизма, то есть пересмотра отдельных свойств модели человека в экономической теории в соответствии с теми или иными положениями психологии (в особой степени это относилось к теории потребительского выбора). Воздействие психологии на экономическую теорию представляет собой весьма сложный и противоречивый процесс[66].

Наиболее яркий пример – формирование модели человека маржиналистской школы под влиянием утилитаристской психологии Бентама с лагом примерно в сто лет. К тому времени, как экономисты освоили гедонистическую и рационалистическую модель Бентама (подробно о ней и о процессе ее освоения см. в главе 2), то есть в конце XIX в., психология успела сделать «полный поворот кругом». Вместо анализа сознания средствами интроспекции, как это было ранее, в центр ее внимания попали физиологические и другие поддающиеся наблюдению извне аспекты психического, изучаемые с помощью естественно-научных методов. Именно с этого момента, получив специфический предмет исследования, психология выделилась из философии как самостоятельная наука[67]. Новую революцию в психологии произвел З. Фрейд, который сделал главным предметом своего исследования область бессознательного[68]. Естественно возникали попытки заменить старую психологию экономического человека на более современную. Этому, казалось бы, благоприятствовало то, что в экономической теории благодаря маржиналистской революции одержала верх субъективная школа, открыто признающая психологию участников обмена и потребителей исходным пунктом своей теории.

В последующих главах описываются некоторые попытки психологического ревизионизма, предпринятые под влиянием «новой психологии». Главным итогом их стало, пожалуй, то, что плодотворного контакта между этими науками не состоялось и экономическая теория претерпела процесс депсихологизации. Под влиянием методологии позитивизма экономическая наука вслед за психологией отбросила одиозный с точки зрения того времени метод интроспекции и метафизические ненаблюдаемые понятия (применительно к экономической теории речь идет прежде всего о понятии полезности). Но это означает, что отброшенным оказалось как раз то, что объединяло две отрасли знания во времена Бентама.