Не знаю, насколько верно я выбирал способы завести знакомства на чужой земле, но после этого происшествия наше общение с Эмешом и Патриком стало более дружеским.

Время шло, дни сменялись днями, дождливое лето плавно перетекло в туманную осень, которая, в свою очередь, обернулась зимой с её пронизывающими ветрами и штормами, за которой, наконец, пришла весна. Шёл 1784 год. Таким образом, я пробыл в Ирландии полтора года.

Не могу сказать, чтобы в моей жизни к этому времени что-то сильно изменилось. Разве только, выходя в море, уже не приходилось надевать более тёплую одежду, и уже не так страшны были холодные волны, бьющиеся о борта нашей лодки. Однако дождливых дней от этого не стало меньше.

В этот день мы намеревались с Эмешем и Патриком отправиться на рыбалку, но погода решила иначе. Зарядивший с утра ливень только усилился к полудню, а прижимной ветер из сильного превратился в крепкий, так что ни о выходе из бухты, ни о заходе в неё не могло быть и речи. Патрик и Эмеш восприняли этот день как день отдыха. Не сказать, чтобы я тоже горел желанием работать. Я некоторое время позанимался сетями в сарае дядюшки Энтуса, который в это время находился в гостях у Дахи, после чего, решив дать себе отдых, я направился в нашу главную пивную, скорее, надеясь встретить там Патрика с Эмешем, чем выпить.

Я вышел из сарая и пошёл по узкой каменистой тропинке, ведущей вдоль берега. Через несколько десятков ярдов был поворот направо. А там тропа уже поведёт вниз, вдоль поселения. Затем ещё завернуть за холм, и я выйду прямо к пристани. А там уже пара шагов до пивной. Небо! На этой тропе мне уже был знаком каждый камень! Как я устал от этого места! На какое-то мгновение я снова почувствовал отчаяние, которое я всегда пытался отогнать, но которое, как голодный зверь, бродило на границе моего сознания, каждый раз ожидая бреши, чтобы пробраться и вцепиться в меня своими острыми клыками. И я уже устал и от борьбы с этим зверем. Как же хотелось перемен! Как хотелось убраться отсюда как можно дальше!

Я бросил взгляд на бушующее море. Может, эта тёмная бездна, уходящая в невидимый горизонт, и могла казаться ужасающей, но меня она манила к себе. Сейчас, как никогда, мне хотелось оказаться в самом сердце океана. Стихия безжалостна к тем, кто боится её или превозносится над ней. К тем, кто перед ней смиряется, она милосердна. А я умел смиряться перед стихией. Может, она даже любила меня, ведь она столько раз позволяла мне выжить. Я не знал. Я чувствовал лишь одно: она звала меня к себе, а я, при всём желании, не имел возможности на этот зов откликнуться.

Я спустился вниз, прошёл вдоль поселения, завернул за холм и замер. В нашей гавани, убрав паруса и бросив якоря, стоял трёхмачтовый фрегат. Я остановился посреди тропы, пытаясь понять, что я вижу – корабль, или видение своего воспалённого мозга. Я протёр глаза. Нет, фрегат был здесь. Он не стал причаливать к берегу, по всей видимости, из-за волнения. Зато я увидел, что на пристани была пришвартована шлюпка. Явно, она была с фрегата. Но, что это был за корабль? Кому он принадлежал? На военный он на был похож. По крайней мере, оружия на нём не было видно. Торговцы? Тоже навряд ли. По одному они сюда, обычно, не заходили. Может, это просто был какой-то путешественник, застигнутый бурей и оказавшийся невдалеке от нашей бухты? Всё было возможно. И, более того, я догадывался, где могла быть сейчас команда этого фрегата.

Сложно сказать, что именно я чувствовал, когда вошёл в двери пивной. Был ли это проблеск надежды, способный зажечь пламя новой веры и погрузить в ещё больший мрак отчаяния в случае потери этой надежды? Наверно. Притом, где-то в самой глубине сознания ещё билась мысль о том, что именно к этой бездне я и приближаюсь, и будить в себе эту надежду не стоит. Может, стоило развернуться и уйти, не бередя старые шрамы? Но какое-то странное чувство всё же толкало меня вперёд. Я хотел увидеть эту команду. Я хотел узнать, откуда они и куда направляются. Я хотел знать, смогу ли я присоединиться к ним.