– Как будем стричься? – спрашивает симпатичная девушка-парикмахер, дотронувшись до волос Агаты.

Голос в динамиках смолкает, вновь раздается треск, и возвращается прерванная песня.

– Покороче, – Агата указывает на картинку, которую быстро находит в журнале. – Вот так. Мне бы хотелось придать волосам форму, как на этом фото. А с моей длиной этого трудно добиться.

– Никогда не видела такого роскошного цвета волос, – говорит парикмахер. – И не жалко тебе? Такие длинные…

Вчера Лазарева покосилась на волосы Агаты таким недобрым взглядом, что Агата невольно почувствовала себя лохматой неряхой. Никакой комплимент по поводу ее волос теперь не сможет стереть из памяти вчерашний взгляд. Параллельно в мыслях Агаты возникает Наташа со своими ухоженными, блестящими локонами, один в один, как на картинке из журнала…

– Нет, не жалко, – отвечает Агата. – Приступайте.

– Дело твое, – вздыхает девушка-парикмахер.

– Если вам не трудно, говорите мне «вы», – обычно Агата не заостряет внимание на таких мелочах, но сейчас не может удержаться. Ей кажется, что в ее голосе проскользнула интонация Лазаревой, и это обстоятельство странным образом радует. Агата даже голову приподнимает повыше, почувствовав себя важной птицей.

Девушка-парикмахер хмыкает, надувает пузырь из жвачки, равнодушно им щелкает и начинает клацать ножницами.

Через час преображенная, обновленная, готовая к подвигам Агата входит в аудиторию института, где с толпой других абитуриентов оказывается перед членами приемной комиссии. Здесь все готово к началу экзамена. Мольберты выстроены вокруг натурщицы. Агата занимает свое место и бегло оглядывается: огромный конкурс, все волнуются, одна из девушек даже рыдает, то и дело хлюпая в платок…

– Напоминаю вам, что пользоваться линейками нельзя, – объявляет председатель комиссии. – По истечении времени вы должны сдать работу независимо от того, успели вы или нет. Приступайте. Желаю успеха.

Внимательно рассмотрев натурщицу, Агата распределяет композицию на бумаге, и снова слышит всхлипывания чересчур эмоциональной абитуриентки. «Куда ж ты, милая, поступаешь, с такими-то нервами?» – думает Агата, довольная своим самообладанием, чувствуя преимущество, словно чужой страх придает ей еще больше сил. Она действительно не испытывает даже намека на волнение, наоборот – ей очень весело и комфортно. Все потому, что стоит ей оказаться в художественной мастерской, она сразу же чувствует, как за спиной вырастают крылья; здесь Агата на своем месте, занимается тем, для чего рождена и готова горы свернуть.

Она в очередной раз с удовольствием дотрагивается рукой до своих аккуратно остриженных волос и приступает к работе над рисунком…

Обозначив несколько линий, Агата ощущает знакомый трепет в руках: все тревожащее меркнет, тело наполняется теплом и покоем, голова делается ясной. Минуты летят незаметно. Сделан набросок, нанесены общие контуры, начинается волшебство, благодаря которому чьи-то глаза начинают смотреть на Агату с листа бумаги. Ей нравится это ощущение, хоть оно и длится сотую долю секунды, но за один только миг в нарисованных глазах можно разглядеть душу совершенно незнакомого человека, заглянуть в чью-то жизнь, узнать чужие секреты. Это ли не волшебство?

«Не застывай на одном месте: от общего к частному, – мысли Агаты озвучены голосом Андрея Борисовича, как если бы он сейчас находился рядом с ней. – С контуром глаз и положением шеи ты отлично поработала, – продолжает Андрей Борисович, – а вот блики на волосах выглядят не достаточно реалистичными. Где там твой „волшебный“ ластик?» Взяв ластик, Агата начинает работать над бликами в прическе, стараясь сделать их зеркально яркими. Подняв глаза на струящиеся, переливающиеся словно мед, пряди натурщицы и, сопоставив их с тем, что получается на бумаге, Агату всю передергивает: «Как же я сразу не обратила внимание?» Ее изумляет невероятное сходство натурщицы с Наташей – знакомой Димы, которую они встретили вчера. Это дурацкое сравнение кладет отпечаток тревоги и отравляет Агате всю последующую работу над рисунком, которая, до этого, шла как по маслу. Некстати одна за другой начинают стучать мысли, словно кто-то произносит их громким голосом: