Утром, сразу же после завтрака, загрохотала якорная цепь, возвестившая о завершении нашей стоянки в порту Момбасы. Научно-поисковое судно «Академик Лучников» взяло курс на залив Формоза, где мы наконец-то приступим к работе: первые три дня, руководствуясь программой ФАО, отводилось на эхолотную съёмку, чтобы определить скопления промысловых рыб, и только потом, вернувшись туда, где их обнаружили, начать траления. Это совершенно не устраивало начальника рейса доктора Шубина. Он всячески пытался втолковать представителю ФАО, доктору Баркетту, что такой механический подход – с биологической точки зрения – неприемлем и поэтому надо менять программу. Рыба не станет дожидаться нас, а будет постоянно мигрировать в поисках пищи. Таким образом, обнаружив скопление рыб, необходимо сразу же опускать трал, иначе, вернувшись назад через три дня, рискуем вообще ничего не найти и только зря потратим время и топливо. Доктор Баркетт внимательно слушал возражения начальника рейса, раскуривал трубку и отвечал отказом, аргументируя его необходимостью точного выполнения программы ФАО.
Доктор Баркетт, оказывается, как и немец-переводчик, с которым я летел в самолёте, тоже являлся потомком русских эмигрантов, которые, спасаясь от большевиков, в семнадцатом году двадцатого века перебрались в Англию, где и осели навсегда. Он небольшого роста, кряжистый блондин, из обгорающих на солнце, среднего возраста, но уже с совершенно седой бородой, постоянно курит трубку, набитую английским табаком «Three Nuns», что переводится как «Три монашки». Это было написано крупными буквами на крышке металлической коробочки, из которой он доставал табак, имевший довольно странный запах, и, пуская дым, распространял его по всему судну. Этот странный запах, видимо, нервировал Шубина, и он, судорожно закурив «беломорину», вскоре замолкал и уходил прочь, оставляя в одиночестве доктора Баркетта, который, пыхтя трубкой, со свойственной англичанам невозмутимостью ещё какое-то время с непроницаемым видом созерцал морскую стихию, а затем не спеша отправлялся в свою каюту.
После обеда выдали фрукты: два килограмма мандаринов, по размеру больше похожих на апельсины, видимо, такие растут в Кении, и два ананаса. Сказали, что теперь фрукты будут давать один раз в двадцать дней. Следовательно, следующий заход в порт надо ожидать примерно через три недели, и это радует!
Весь день с короткими перерывами лил тёплый тропический ливень. В дождевой мгле наше судно, двигаясь короткими галсами по заливу Формоза, осуществляло эхолотную съёмку. Мне было интересно узнать, как работает эхолокатор, и я поднялся в рубку. Там всё мигало, светилось, потрескивало и пищало. Радиолокатор – под названием «Симрад» – вовсю сиял экраном, на котором хорошо просматривался контур кенийского берега и линия курса судна, а вот дно залива не наблюдалось, ибо он был настроен только на пелагиаль, в которой руководителю проекта мерещились косяки промысловых рыб. И действительно, в пять часов утра «Симрад» всё же засёк косяк каких-то рыб на глубине двадцать метров. Шубин принялся уговаривать его бросить трал в этом месте, но всё было напрасно. Никакие доводы не действовали на упрямого англичанина, и мы весь день занимались только эхолотной съёмкой, бороздя залив Формоза вдоль и поперёк.
Разобравшись в действии эхолокатора, вернулся в лабораторию и принялся изучать по определителям видовой состав рыб восточной части Индийского океана. Надо как следует подготовиться: через три дня начнутся траления, и какие чудеса трал начнёт приносить ихтиологам – одному Богу известно. Через некоторое время раздался стук в дверь и появился Грушин.