Я – тоже человек, мне умять полкило марципанового печенья – раз плюнуть! Но, вдыхая аромат цукатного, взяла, на пробу, 200 грамм. Надкусила, проглотила… Божественно!

Килокалории в процессе чревоугодия – фигня, главное – от восторгов не лопнуть.

Дети – цветы жизни. – Я не куплю тебе мороженое, потому что ты плохо кушаешь! – одергивает в кафе женщина средних лет мальчика, лет шести. – А когда я хорошо кушаю, то мороженое в меня уже не лезет! – огрызается он. А я молча аплодирую. Стоя.

А если отбросить в сторону свои завышенные амбиции, то можно неплохо устроиться обычным оператором связи на почте. Спокойно принимать у граждан денежные переводы и посылки, лениво препираться с докучливыми пенсионерами, ругаться с грузчиками, стойко вдыхать газетную пыль. Можно было бы работать на овощебазе. С гордостью рассказывать соседям про качество сданного фермерами картофеля, излишней выпуклости кабачков или нездоровой "синюшности" баклажанов. Можно чувствовать себя счастливой и билетером в театре. Цыкать на опоздавшие к началу спектакля парочки, отдирать жвачку с поручней кресел, раздавать программки и бинокли. Аплодировать стоя. Восхищаться и жеманиться. Просто быть. Но пока для меня важнее – казаться.

Единственный в неделю выходной день проходит насыщенно: после легкого невроза абсолютно ничего не хочется делать. Разве что валяться на диване в наушниках и слушать музыку. Пока весь микрорайон слушает, как под окнами домов неугомонные коммунальщики буром вскрывают асфальт.

Иногда у меня такое ощущение, что в нашей парадной открыли филиал психиатрической лечебницы, что на Степанова-Скворцова: соседи сверху начинают орать и бить мебель часов с шести утра и делают это с завидной периодичностью – в течение всего дня. В начале восьмого к ним присоединяются соседи снизу, выясняющие проблемы бытия, часов до 23-х.

Ровно в девять чересчур восторженно гремят кастрюлями и надрывают луженые глотки соседи напротив. Я заблаговременно купила себе "Новопассит", валериану и спасительные "беруши". Осталось купить главное… АВТОМАТ.

Сырая у меня нынче весна…Возвращалась с почты. Остановилась на мосту – сфотографировать купающихся в Фонтанке уток. – Любишь свой город, дочка? – услышала за спиной. Обернулась. Передо мной стояла седенькая бабулька, в такой же старой мужской кроличьей шапке, тяжелых армейских ботинках, в шерстяной выцветшей юбке. В руках – белый батон. – Люблю, – ответила, подавив удивление. – И я люблю, – продолжила бабулька, отщипывая от батона первый кусок. – Хожу по улицам и любуюсь зданиями. Уток, вот, кормлю… Я улыбнулась. – Мы бы никогда не позволили Сталину сдать Ленинград! – вдруг сказала она, насупив брови. – Мы бы прокляли его в седьмом колене! Не верь тому, что пишут в газетах! Я всю семью в Блокаду похоронила. Мужа, сына… Я попрощалась и пошла. Реву…

Странное ощущение: смотрела утром ленты новостей, разглядывала фото великих актрис, многих из которых уже нет в живых, и думала: "Боооже…а каких-нибудь 20-30-50 лет назад они любовались своим отражением в зеркалах и считали, что будут жить вечно. И глаза будут так же сиять внутренней красотой. И губы – так же ловить поцелуи исчезающих между страницами дневников мужчин и особо трепетных поклонников"…Как же ты непростительно коротка, жизнь!

Наверное, это очень важно для девочки – слушаться маму.

Помню, как бабушка, будучи в своем ателье легкого женского платья председателем партийной организации, собиралась на очередную партконференцию и никак не могла выбрать жакет, лацканы которого можно было бы проколоть значком с эмблемой КПСС.