– Мне тоже не удалось найти никаких упоминаний о ее способностях к менталу, – ответил Дитрих. – Правда, это не значит, что их не было. Такие вещи тщательно скрываются. По разным причинам, не всегда криминальным. Жаль, что не удалось восстановить весь ваш разговор, возможно, тогда было бы понятно, из-за чего его потребовалось убирать. У вас есть какие-то соображения?

– Нет, – без тени колебания ответила я. – Судя по тем обрывкам, что всплыли, разговор шел о моем дипломе. Что такого криминального там могло быть, ума не приложу.

– Может, дело не в разговоре? – предположил Дитрих. – Увидели что-то?

– Может, – согласилась я. – Но теперь уже не узнать.

Да, я в этом окончательно уверилась. Если уж даже специалисту Дитриха не удалось восстановить больше, то узнать, что же там такого было, мне не суждено никогда. Было ужасно грустно, словно у меня украли кусок жизни, который никак не вернуть. И пусть, как мне говорили, он был для меня совсем не важен, если я даже не заметила, как его убрали, но это была моя жизнь. Так какого орка ею распорядился кто-то посторонний?

– Линда, не грустите.

– Я не грущу, я злюсь, – пояснила я. – Мне не нравится, ужасно не нравится, что кто-то влез без моего разрешения ко мне в голову и стал там все перекраивать по своему желанию. Это я не только про стирание. И про то, что что-то пытались поменять.

– В любом случае теперь все изменения ушли, – ответил Дитрих. – У вас есть защитный артефакт, а значит, больше никто к вам в голову не полезет. Во всяком случае, так, чтобы вы об этом не узнали.

– Но причина-то неизвестна, – возразила я. – И это меня тревожит, понимаете, Дитрих? Я не знаю, кто это делал, и начинаю подозревать всех. И Эмми, и Штефана, и свою умершую наставницу, и… даже вас, Дитрих, вас я тоже подозреваю, чего уж скрывать.

Он рассмеялся. Немного приглушенным, но таким заразительным смехом, что я невольно начала улыбаться, хоть и чувствовала себя необычайно глупо. Мне не нравилась ситуация, в которой я сейчас находилась, и не нравилось, что я никак не могу на нее повлиять. За то время, что уехала из дома, я привыкла, что моя жизнь зависит только от меня.

– Подозреваете, что я забыл про ужин? – уточнил Дитрих. – Не надейтесь. Как вы, кстати, себя чувствуете? Тошнота прошла?

– Ее почти не было, – пояснила я. – Даже странно, если учесть, как плохо мне было после сканирования в Сыске.

– Во-первых, с вами работал Карл, а он умеет делать все очень бережно, – пояснил Дитрих. – А во‐вторых, в Сыске скорее всего старались вытащить воспоминание так, чтобы оно у вас не восстановилось. Вот и…

Мы шли по улице размеренным шагом бесцельно прогуливающихся людей, и мне подумалось, что сейчас мы стороннему наблюдателю напоминаем обычную парочку, болтающую о всяких глупостях, хотя речь шла о вещах довольно серьезных. Наверное, это и есть та самая «конспирация»?

– Вот довольно приличное заведение, – неожиданно сказал Дитрих, остановившись перед входом в полуподвальное помещение, над которым весело плясала в воздухе фантомная вывеска ресторана «Гаэррский плющ». В нем я не была ни разу. Со Штефаном мы часто ходили по разным местам, но все они относились к модным заведениям, в которых могли позволить себе ужин только обеспеченные люди. Штефан… Имеет ли он отношение к тому, что случилось в моей голове? Или я разлюбила его потому… потому что никогда не любила, честно призналась я себе. Мне льстили его ухаживания и настойчивость, льстило, что Эмми, да и не только она так восхищаются моим поклонником. Но сильного чувства не было никогда.

– Почему плющ? – спросила я Дитриха. – Здесь подают только растительную пищу?