Товар немудрёный, но с отменным видом: топлёное молоко с румяными пенками, густой с позолотой варенец, словно янтарь рассыпной творожок. Всё охлаждённое в глубоком погребе на льду, что заготовлен дедушкой ещё зимой и уложен под сухую солому. А горячая, молодая картошка с зелёным укропчиком, малосольные на подбор с пупырышками огурчики, лучок только что с грядки и многое другое. Какой пассажир мог спокойно пройти мимо, не подумав ещё и о бутылочке.

Многие соседки завидовали удачливой торговке, не предполагая, что это результат кропотливого труда и таланта. Дедушка с работы приходил поздно. Перекусив, спешил проверить улов рыбы в сетях, выставленных накануне в широко разлившейся по лугу речке. Часто брал с собой старших внуков Владимира и Артура. Я не отставал, шёл проводить их до лодки. Как только лодка отплывала от берега, начинал орать, требуя взять с собой. Дед, со свойственным ему спокойствием, возвращался за мной. Когда проверяли сеть, лодку раскачивало. Пугался, ухватившись за борта, начинал истерично вопить. Прервав работу, дедушка отвозил меня на берег. Так повторялось несколько раз.

Мы, в одних трусах, днями играли на улице во всякие игры, как: прятки, догонялки, скакалки, лапта, жмурки и многие другие. Этим играм учили нас взрослые. Загоревшие, как африканцы, уставшие, проголодавшиеся усаживались рядами на крыльце, поджидали вкусные бабушкины пирожки, если она стряпала. Бабушка с пирожками в фартуке выходила на крыльцо и вручала каждому, как награду.

Или рано утром, ещё до восхода солнца, бежали с удочками к речке на рыбалку. Нашим постоянным местом была глубокая заводь. В тени от огромной ивы над водой в корневищах дерева прятались подкормленные нами крупные окуни, ерши. Заглядывал сюда карась, чебак и даже щука. Уха, сваренная из разнорыбицы собственного улова, казалась самой вкусной.

Однажды, играя в прятки, решил спрятаться так, чтобы никто не нашёл. Незаметно пробрался в дом и украдкой через окно наблюдал, как вся ватага ищет одного. Они, заподозрив моё плутовство, решили поискать дома. Я подбежал к входной двери, чтобы закрыть её на крючок. Правой рукой опёрся в косяк, левой резко потянул дверь на себя. Почувствовал острую боль. С безымянного пальца правой руки сорвало ноготь, хлынула кровь. От испуга и боли онемев, упал на пол. Перепуганные дети начали кричать с визгом. Встревоженная бабушка схватила меня на руки, понесла в больницу. Там сделали укол, обработали, нанесли какую-то мазь, забинтовали руку и отправили домой. Кость фаланги чудом осталась целой. Рука долго болела. На пальце остался глубокий рубец, напоминание весёлого, беззаботного детства.

Лето заканчивалось. Девочка Ира тоже гостила у своей бабушки, жила на противоположной стороне улицы и всегда играла с нами. За ней приехала мама, они уезжали в город Омск. Проводить подругу до пристани, двинула вся наша весёлая команда, кроме меня – болела рука. Я сидел на крыльце, ждал, когда покажется отплывающий от пристани пароход, на котором уплывала Ира. Изредка поглядывал в сторону села Пустынное. В ясную погоду можно было увидеть большой купол церкви и крест на нём. Очень соскучился по маме. Мне было грустно.

Наступил день и нашего отъезда. Выехали из Большеречья рано утром на попутной подводе. Возница тетя Настя, знакомая мамы, восседала в передней части телеги на свежескошенной, душистой траве, вытянув вперёд босые ноги. Она изредка вращала над головой, зажатую в правой руке часть возжины и негромко покрикивала на лошадёнку: «Ну, холера!».

Лошадка делала вид, что подчиняется строгой хозяйке, пробежав немного, переходила на шаг. Нам хотелось быстрей.