Когда часы пробили девять вечера, Асли опаздывала уже на сорок минут, что было в ее духе. Потому я всегда приходила на полчаса позже назначенного времени, заказывала чай или кофе и наслаждалась минутами покоя. В тот вечер в ожидании я глазела то на стекло, то за него, фокусируя и расфокусируя взгляд. То смотрела на полотна луж, отороченных химикатами, лившимися из машин, то на свое отражение. Рассматривать себя в случайных поверхностях было моим развлечением и убийцей времени с самого раннего возраста, когда я себя помню. Отражение в окнах и отполированных столовых приборах отличается от того, что доводится видеть в зеркале, будто по ту сторону сидит совсем другая Элисон – не миловидная, немного дерзкая, в меру взбалмошная. Здесь лицо казалось острее и строже, но в жизни большие детские серо-зеленые глаза совсем не производили устрашающего впечатления, а рыжие волосы до поясницы многим навевали мысли о чем-то колдовском, почти ведьмовском. Знала бы еще в юности, что действительно приобрету способности мечты, несмотря на их губительность, уверена, пребывала бы в нелепом, детском восторге.

– Привет! Прости, что опоздала, я… – запыхавшаяся Асли клюнула меня в щеку.

– Избавь меня от оправданий, – я скорчила недовольное лицо. – Мне пришлось ждать целый час!

Она ненадолго нахмурилась, но после моего последнего заявления расплылась в лучезарной улыбке. Белые брюки и топ с открытыми плечами выглядели донельзя сюрреалистично, но красота Асли оставляла место только восхищению. Некоторые образы или моменты отпечатываются в голове так явственно, что невольно вызывают вопрос: а чем же тот эпизод был настолько важным, что занял самое видное место на средней полке стеллажа памяти? Почему мне отчетливо запомнились изящные осветленные локоны ниже плеч, которые чудесным образом не повредил даже дождь, и то, как серебряный рефлекс контрового света, ниспадающего из ламп, прикрытых начищенными хрустальными лепестками, играл едва уловимыми искорками в небрежных волосках? Запомнились и серо-голубые глаза, подчеркнутые черной подводкой и тушью, и алевшая вельветовая помада на пухлых губах, приспущенных с уголков.

– Врушка! – ничуть не стесняясь, воскликнула Асли. – Думаешь, я не знаю, что ты пришла от силы минут двадцать назад? – Она плюхнулась на диванчик напротив и жестом пригласила официанта. – Как всегда, прекрасно выглядишь. И как ты успеваешь так быстро собраться?

– А как ты умудряешься опоздать, даже когда тебе идти десять минут?

– Не ворчи. Вообще-то, у меня для тебя подарок.

– Пытаешься задобрить? – Я очень старалась сохранить серьезное выражение лица, но от самого только слова «подарок» я всегда таяла, как мороженое на солнце.

– А ты сильно против?

Асли откинула назад волосы, протянула мне черный пакетик и едва не подпрыгивала от нетерпения, сгорала от желания скорее увидеть мою реакцию.

– Извини, но…? – выгнула бровь и полезла смотреть содержимое, когда подошел официант.

– Извиняю. Открывай скорее! – велела мне Асли и тут же обратилась к официанту. – Трюфельный ка́чо э пе́пе, салат и бокал белого сухого, – выпалила она, даже не взглянув на меню, пока я ковыряла несносную ленту. – В винах я ничего не смыслю, поэтому подберите что-нибудь подходящее, пожалуйста.

– Могу предложить… – начал официант, но Асли не дала ему закончить:

– Не надо предлагать. Просто сделайте.

– Хорошо. А что будете вы? – обратился он уже ко мне.

Когда оторвала глаза от адского банта, излишне хитро повязанного вокруг коробочки, заметила, что в углу зала сидела русоволосая девушка, чересчур выбивавшаяся из обстановки, притом кидала на нас подозрительные взгляды. Не то, чтобы это был ресторан для непомерно состоятельных, к этой категории я отнюдь не относилась, но все же хиппи и любители гранж культуры зачастую предпочитали прочие места. Но, что необычно, пялилась она именно на меня, и от ее взгляда мне остановилось не по себе.