Сегодняшний телефонный звонок от него мог означать что-то чрезвычайное.

– Давай встретимся, надо переговорить, – сказал Саша.

Через полчаса к редакции областной газеты подкатил чёрный джип.

7 гл.

«Ты мне больше не жена. Я тебе – не муж. Живи как живётся – с антихристами, с шестёрками».

Николаю кажется, он спит. Он пытается открыть глаза, чтобы проснуться, но зачем. И с закрытыми глазами можно всё видеть. И он видит Надю.

У неё острые плечи, впалые щёки, угловатая фигура. Она превратила себя в рабу безумной идеи. Она целый день – с тремя шестёрками в голове! Научилась – и от кого, от его мамы, Галины Павловны Мазанцевой.

В прошлом – воспитательница детсада, потом взлёт по службе, в конечном итоге аж заместитель министра образования, и уже кандидат в министры, но на этом она свою карьеру оборвала заявлением по собственному желанию. Потому что её религиозные взгляды, так же как и взгляды матери Николая, расходятся с реальной действительностью. Галина Павловна одобрила поступок Нади, и поставила её в пример всем остальным родственникам. Она же посоветовала Наде зарабатывать на хлеб трудом уборщицы. Надя так и сделала. Теперь она моет подъезды.

Николай приоткрывает глаза, за окном поля, машина выехала за город, он дремлет и вспоминает сегодняшнее утро. Как курил на крыльце, и Надя бросила на него недовольный взгляд. Она сердится, когда он курит.

Её требовательность ему по душе. Потому что ему по душе она, Надя. И её предрассветные вскакивания, обливания холодной водой… По утрам Николай сквозь сон слышит, как она на цыпочках идёт в ванную. Ему слышно, как в ванной включают воду, и как Надя много раз говорит: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Сейчас он снова уснёт. А она – нет.

Он оглядывает дворик с деревцами, смотрит на небо. Оно ему кажется худым и голодным, совсем как Надя.

Когда-то Надя не была такой тощей, и всё в её внешности было нормально. Впрочем, и сейчас вполне-вполне, думает Николай, но при одном условии. Если бы вернуть прежние платья, туфли, макияжи… Но Надя стремится отгородиться от внешнего мира, не совпадающего с её личным, взращенным в душе, миром.

В шумной толпе на городских улицах Надя – белая ворона. Стянутые на затылке в пучок седые волосы под косынкой, длинная тёмная юбка, одежда мешковатая, призвана скрыть фигуру. Ничего лишнего. Из дома излишки одежды розданы нищим.

Случается, Николай замечает на улице таких женщин, чей вид напоминает ему его Надю. Они тоже в длинных юбках, в платках, без груди, без лица. Они не разглядывают встречных людей, не заглядываются на витрины.

Они похоронили и себя, и всё вокруг.

Он возвращается в дом. У Нади по привычке сдвинуты брови, углублённый как будто внутрь себя взгляд. Её лицо сосредоточено. Она словно в постоянном напряжении. Ещё чуть-чуть, последний вздох, морщины разбегутся, рассеются на множество других морщин, переплавятся в пыль, и сама Надя превратится в новую вселенную из космической пыли. Наверное, так выглядит человек, приуготовленный для полёта в иное измерение.

Если Надю окликнуть, она очнётся и ответит улыбкой. Улыбка превратит её в обычного человека.

«Я просто хочу понять, почему всё стало иначе, не так, как было раньше, – говорит себе Николай. – Это страшный сон? Или явь? Что теперь? Катастрофа? Или пауза, после которой будет опять хорошо?» Сейчас он и его жена живут в разных параллельных мирах, но – на одну пенсию и на одну зарплату, пенсия и зарплата – его, Николая.

У Нади пенсии нет. Она отказалась от осквернения «антихристовыми» документами, отмеченными тенью трёх шестёрок.

Так что отныне её как бы нигде нет. Кроме своей вселенной вместе с церковью на улице Льва Толстого. Кроме своей узкой кровати под бумажными иконами.