Левон нес Евангелие в холщовом мешке, тщательно завернутым в кожу и тряпье, укрывая его от дождей и росы. То ли пять, то ли шесть дней он шел, то взбираясь на кручи, то спускаясь в леса, через заросли которых приходилось продираться, давно закончилась последняя лепешка, жажду он утолял в горных ручьях. И то, что оставался жив, Левон причислял исключительно Божьему промыслу, хранящему эту Книгу: однажды Он отвратил его от встречи с разбойниками-курдами, в другой раз священник встретил на тропе волка. Волк стоял на тропе и смотрел на человека, а Левон тоже стоял и истово молился, а когда поднял глаза – волк ушел.

И когда его уже шатало от голода и усталости, и колено распухло, а в глазах мутилось, и когда он понял, что дальше идти не в силах, то увидел этот храм, показавшийся ему сначала видением. Здесь Левон вдоволь напился из источника, храм окружали густые заросли орешника —Левон наелся созревших орехов и, почувствовав какие-то силы, нашел укромное место, куда можно было спрятать Евангелие: это была каменная полка, задвигаемая камнем. Возблагодарив Господа, он уснул и спал на голом камне, слегка застланном хвоей, так спокойно, как давно не спал. Так он жил, восстанавливая силы, несколько дней. В одну из ночей, когда над горами разбушевалась гроза, сквозь сон он вдруг услышал армянскую речь и обрадовался. Гром гремел над горами, и они вошли мокрые, но шумные и решительные – таких армян Левон давно не видел. Они были в бурках, папахах, с оружием…

– Что делаешь здесь, святой отец? – спросил его этот, главный.

– Молюсь за армянский народ… – смиренно перекрестился Левон.

Гурген расхохотался так, что эхом ответили приделы и залы.

– Ты опоздал, святой отец, теперь армянам надо сражаться!

– Молиться никогда не поздно, – кротко возразил отец Левон, однако Гурген уже его не слушал, а отдавал распоряжения: кому накормить оставшихся снаружи под навесом лошадей, кому стоять на часах…

Плоть отца Левона так и взыграла от радости, когда он узнал, что у отряда есть убитый кабан, которого они собирались сейчас же зажарить. И в следующий миг ему стало стыдно пред Богом за такую телесную радость, и он про себя несколько раз повторил молитву: «Господи Иисусе, прости меня грешнаго!…».

Он кинулся помогать этим людям, показал, где источник в храме, где сложены им сухие ветви, которые насобирал, надеясь развести костер (однако спички его отсырели), носил их, куда показали.

С кабана сняли шкуру, мясо разрезали на куски, начали на ветках жарить на открытом огне. Появился из сумок и лаваш.

– А ты куда, святой отец, – усмехнулся Гурген, завидев, что Левон собирается подсаживаться к костру. – Тебя пусть лучше твой Бог накормит, пусть он поступит с тобой так же справедливо, как с армянским народом.

Левон смутился и поднялся на ноги.

– Да что ты, Гурген! – искренне удивился молодой смуглый езид Насим. – Мы же гости у него, он кров и воду дал нам…

Гурген расхохотался:

– Так это я пошутил – садись, садись… может, все-таки твой Бог когда и нам поможет…

Все были голодны необычайно, и скоро от кусков мяса ничего, кроме костей, не осталось.

– Ну, а теперь, уважаемый святой отец, расскажите, как попали сюда.

И Левон искренне, без обмана, рассказал этим людям о себе, и что он несет с собой, и что ему поручено.

– Самому Католикосу? —удивился Гурген.

– Самому.

– Да, – сказал Гурген, вытирая рот рукавом, – видно, это книга действительно ценная. Принеси хоть посмотреть.

– Листать не дам, – заявил Левон, – а то испортите жирными пальцами – можно только оклад потрогать вашему апету.10

Левон ушел в дальний придел храма и вернулся со свечой и огромной в серебряном окладе книгой.