– Ладно, – сказал я. – А почему жизнь Карен Николc так резко пошла под откос? Работа, квартира – все развеялось как дым?

– Характерный признак депрессии, – ответила Джоэлла Томас. – Ты настолько охвачен своими проблемами, что забываешь обо всем остальном.

Пара среднего возраста женщин с одинаковыми очками от Версаче остановились возле нашего столика с подносами в руках и принялись оглядываться в поисках свободного места. Одна из них увидела мою почти пустую чашку и крошки от булочки на блюдце перед Джоэллой и громко вздохнула.

– Хорошо вздыхаете, – сказала Джоэлла. – Солидная практика?

Женщина сделала вид, что не слышит, и перевела взгляд на подругу. Та тоже вздохнула.

– Ого, оно заразно, оказывается, – сказал я.

– Некоторые люди иногда просто не умеют себя вести, не находишь? – произнесла первая женщина, обращаясь ко второй.

Джоэлла широко мне улыбнулась.

– «Не умеют себя вести», – повторила она. – Им хочется назвать меня черномазой, но вместо этого они рассуждают про «неумение себя вести». Это льстит их самооценке.

Она повернулась к женщинам, которые смотрели куда угодно, но только не на нас:

– Так ведь, а?

Женщины опять вздохнули.

– Н-да, – протянула Джоэлла, как будто получила подтверждение своим словам. – Идем? – Она встала.

Я взглянул на ее кружку, крошки булочки и свою чашку с остатками кофе.

– Оставь, – сказала она. – Сестрички за нас все уберут. – Она поймала взгляд первой вздыхавшей женщины: – Так ведь, милая?

Та уставилась на стойку.

– Ага, – сказала Джоэлла Томас с широкой улыбкой. – Все так. Женская взаимовыручка, мистер Кензи, это прекрасная вещь.

Когда мы вышли на улицу, женщины все еще стояли у нашего столика с подносами в руках и по-прежнему вздыхали, – судя по всему, ждали официантку, которая приберет со стола. Какое-то время мы просто шагали рядом. Утренний ветер пах жасмином. Улицы начали заполняться народом. Прохожие на ходу жонглировали воскресными газетами, белыми пакетами с булочками, стаканчиками кофе или сока.

– Почему она вообще к вам обратилась? – спросила Джоэлла.

– Ее домогался один тип.

– И вы с ним разобрались?

– Ага.

– И думаете, что до него дошло?

– Тогда – думал. – Я остановился, остановилась и она. – Детектив, в последние несколько месяцев Карен Николc не насиловали и не избивали?

Джоэлла Томас внимательно посмотрела на меня, ища патологию – возможно, признаки сумасшествия, лихорадочный блеск в глазах, саморазрушительную одержимость.

– Если я скажу да, – спросила она, – то вы снова отправитесь разбираться с этим деятелем, как в прошлый раз?

– Нет.

– Правда? Как же вы тогда поступите?

– Передам информацию в правоохранительные органы.

Она широко улыбнулась. Зубы у нее были самые белые из всех, какие я когда-либо видел.

– Ага.

– Нет, честно, так и поступлю.

Она кивнула.

– Нет. Насколько я знаю, ни жертвой изнасилования, ни жертвой нападения она не была.

– О'кей.

– Однако, мистер Кензи…

– Да?

– Только учтите: если то, что я вам скажу, дойдет до прессы, я вас уничтожу.

– Понял.

– С лица земли сотру.

– Усек.

Она засунула руки в карманы и оперлась спиной о фонарный столб.

– Это я к тому, чтобы вы не думали, будто я такое трепло, что сливаю информацию дому частному сыщику. Помните копа, которого вы в прошлом году разоблачили?

Я молчал, ожидая продолжения.

– Он вообще недолюбливал женщин-полицейских, а уж если ты еще и черная – и подавно. Если женщина давала ему отпор, он тут же распускал слух, что она лесбиянка. Когда вы его вывели на чистую воду, в полицейском управлении начались перестановки. Меня перевели из его отдела в убойный.

– Где вы нашли себя.