– Нет. Честно говоря, мне было не до того, вы же знаете.

Софья Михайловна, ничего больше не слушая, достала сотовый и набрала какой-то номер.

– Миша, – заговорила она в трубку, – можешь сегодня принять больную? Обычный случай. Глаз выглядит скверно. Но она заплатит. – Этери порывалась что-то сказать, но Софья Михайловна жестом ее остановила. – К четырем? Хорошо, будет к четырем. – Сегодня к четырем, – объявила она, отключив связь, – поедете в клинику Самохвалова. Это на Миусах, адрес я вам дам. И никаких разговоров! Вы же взрослый человек! Идемте ко мне в кабинет. Сеанс окончен, – добавила она, обращаясь ко всем остальным.

Все дружно встали, но в дверях пропустили вперед Софью Михайловну и Этери. Только Ульяна, заметила Этери, задержавшись, чтобы прихватить «шинель Дзержинского» и шляпу, так и осталась сидеть в дальнем углу, забившись за колонну и отгородившись от всего света занавесом длинных светло-каштановых волос.

– Сядьте, – распорядилась Софья Михайловна, когда они вошли в тесный кабинетик. – Не держите пальто, повесьте здесь. Вы обязательно должны показаться окулисту. Я вам просто удивляюсь! Тут много женщин малообразованных, они боятся врачей, но вы-то культурный человек! – Она порылась в столе, нашла буклет и протянула его Этери. – Тут и адрес, и телефон, и схема проезда – все есть. Михаил Николаевич Самохвалов – святой человек. У него частная клиника, но он наших бесплатно консультирует и лечит. Вообще приют держится на добровольцах. У нас многие работают на добровольных началах. Или деньги дают.

– Я тоже хочу дать, – тихо вставила Этери.

– Хорошо, нам любая помощь не помешает, но об этом после. Давайте сперва о вас, – предложила Софья Михайловна. – Итак, вы считаете происшествие случайным. Возможно, так оно и есть, – энергично продолжила она, не давая Этери возразить. – Будем надеяться, что на бис он не выступит. Но он зол на вас, вы сами это почувствовали. Вы напоминаете ему о детях, об ответственности, обо всем, что он хотел бы оставить в прошлом, забыть. Он мог ударить вас подсознательно. Ему хотелось отмахнуться от вас, не видеть, не слышать…

– Убить? – уточнила с кривой усмешкой Этери.

Софья Михайловна покачала головой.

– Если прямо так поставить вопрос, он будет яростно отрицать – и вполне искренне. Ему такое в голову не приходило. Это правда. Но ему хотелось бы, чтобы вас не было. Ему хотелось бы на законных основаниях о вас не думать. Если бы вас не стало, он бы горевал, возможно, даже пошел бы на похороны. Но в глубине души вздохнул бы с облегчением. Между прочим, я чувствую себя виноватой, – призналась Софья Михайловна. – Это же я вам посоветовала настоять на встрече с детьми.

– Вы ни в чем не виноваты, – решительно возразила Этери. – Да, а дети? Если бы меня не стало, ему пришлось бы с ними нянчиться. Его золотуське это не понравится.

– Золотуське? – с любопытством переспросила Софья Михайловна.

– Это шутка. Она его так называет – его новая женщина. Ну а я ее так зову. Я умирать не собираюсь, – грозно добавила Этери, – так что пусть не надеется. Но я больше не буду ни о чем напоминать и звать его домой. Вспомнит, что у него дети есть, сам придет. Я о другом хотела с вами посоветоваться. – И Этери рассказала о пожаре. Обо всем, включая сцену с Богданой Нерадько. – Думаете, надо показать вам Сандрика? Или еще кому-нибудь? Этот пожарный инспектор настаивал. Он мне понравился, мужик толковый, но мне бы не хотелось…

– Давайте на первый раз считать, что обошлось, – предложила Софья Михайловна. – Действительно было стечение обстоятельств. Это нелепое объяснение с детьми, синяк, фраза о том, что подожжет… А потом тоскующий по отцу мальчик идет на чердак за медведем и видит зажигалку… Одно могу сказать вам в утешение: вас он любит больше, чем отца.