– Пап, это, значит, нам предстоит переезд? Но я – не готов! Я не могу оставить Катю. Я против…

– Подожди, сын, мы же всё это обсудили: нам надо, не выписываясь от бабы Тани, жить рядом с ней, работать и учиться будем в столице… Я не понимаю, что опять с тобой творится? А если бы Катя завтра поехала с отцом на новое место его службы? Ты что поехал бы за ней? Или бы она осталась у нас, в семье? Нет, так нельзя, пока так нельзя ставить вопрос. Будете писать друг другу письма, на каникулы она прилетит к нам со своей мамой, оплатим гостиницу, поводишь их по музеям, театрам, выставкам… Ты что, маленький мой?! А если бы я отправил тебя в частную школу в Англию, как предлагал Бобо? А ведь я думал об этом и тогда бы вы точно виделись только на летних каникулах. Но, вдумайся, как стремительно взлетели бы перспективы твоей жизни, образования, возможности закончить самые престижные университеты мира? Но я, понимая твоё состояние, согласился: никакой заграницы, ты будешь с нами и сможешь видеть Катю после каждой учебной четверти. Но переезжать мы будем, мы семья, и баба Таня хочет чаще видеть тебя с Дашей…

Я тогда не стал говорить отцу: не надо прикрываться именем бабушки, после смерти деда Коли я просился переехать к ней жить, хотя бы временно. И что? Как отреагировала мамочка? А папочка её поддержал, а ведь мог просто оставить меня у бабы Тани, как бы забыть с последующим переводом в школу, кстати, по моему настоящему месту жительства. Но я знаю, насколько для отца – это болезненный вопрос, поэтому не стал ничего говорить. Я давно уже не видел любви и ласки между отцом и бабой Таней, что-то нехорошее творится у них в душах, не могут то ли обиду друг другу простить, то ли мама наша стоит у них посредине, но знаю, что отец не прав. Это ведь мама, единственная, только твоя.

С моей остановки трамвая до дома я добирался быстро, шёл знакомыми переулками, вдыхая полной грудью весенний, уже тёплый и влажный воздух, предвестник пробуждения, новой жизни. Я говорил себе: "Ничего, Санёк, мы ещё поборемся… Да и Катя – моя. А впереди у нас – целая жизнь".

Глава-10.

Марсель (среди своих, Марс) упился водкой и мне пришлось выводить его на улицу. Представитель консульства предупреждал ребят из общаги университета, где прописали Марса, что у того какое-то генетическое несоответствие с "раша водкой". Ну, не пей тогда, как лошадь, какие проблемы? А то мутят воду: самая пьющая, но не пьянеющая нация, французская культура пития… Да чистейшую, как слеза, водочку от "Кристалла", на дармовщину пьют и финны на пару со шведами, и якобы профи, а на самом деле, дурные в подпитии англичане, и даже суетливые японцы.

"Не пьянеющая нация…" – чертыхаясь, я крепко держал за поясницу Марса. Хорошо, спасал мой рост в 180 сантиметров да сильные руки теннисиста – почти профессионала. Чуть позже, когда уже прошли пост охраны и раздалось негромкое журчание воды в фонтанах, злость ушла, подумал: "На кой чёрт, льют без толку воду? Ведь скоро зима… Всё у нас, как в шарашкиной конторе". Посмотрел на француза, он начал мёрзнуть, мелко дрожать: пальто-пиджак – выше задницы, перчаток нет, вельветовые брюки в дудочку не закрывают голые лодыжки ног. Вот, бедолага, ещё повезло, что кроссовки – утеплённые, с массивной толстой подошвой. Присели на гранитный бордюр фонтана, я сказал по-французски:

– Дыши, Марсель, хорошо дыши. Сейчас пройдём круг по скверу, проветримся и тогда – домой. А пока посиди минутку, не падай, мне надо позвонить…

Набрал домашний телефон бабы Тани, она стала плохо слышать, долго не снимала трубку, хотя громкость я лично ставил на всю катушку. Наконец, раздался почти металлический, похожий на устаревшего робота, голос: