Я помахал рукой, она исчезла. Ноги стали ватными. Одно дело – смотреть в монитор и умиляться от сознания того, что это твое безоблачное детство, другое – быть здесь самому через тридцать пять лет. Ладно, вперед, к озеру. Я мог бы с закрытыми глазами дойти до места нашей рыбалки, но сейчас смотрел во все глаза и словно впитывал в себя эти деревья, траву, изгороди огородов. Здесь все было знакомо, здесь все дышало детством.

До боли знакомая тропинка вывела через кустарник к озеру. По сути, это были раньше торфяные разработки: одна большая длинная и широкая канава, а перпендикулярно к ней сходились траншеи поменьше. Торф выбрали, и все это родниками и ключами заполнилось водой, где в изобилии водились окуни и щуки. Сюда съезжались рыбаки из окрестных деревень, поселков, даже из Москвы добирались половить окуньков. Ну и конечно, сюда каждый день через день наведывались мы, местные пацаны из ближайшей деревни Грибаново.

Издали было видно, как трое рыбачков поворачивали к нашему излюбленному месту, сердце наращивало скорость, и я пошел на встречу к себе. Стараясь хоть как-то напустить на себя маску спокойствия, подошел к пацанам, которые уже забросили свои удочки и ожидали поклевок.

– Здравствуйте, рыбаки. Ну как, клюет?

– Да нет пока, мы только пришли. – Это Вовка Горохов. – А вы что без удочек?

– Да у меня другая рыбалка. Я детский корреспондент из «Пионерской правды», приехал к своим родственникам в Першино, хожу-брожу, может, какой-никакой материал насобираю про местных мальчишек, про их летний отдых. Расскажите про себя, как вас зовут, как лето проводите, а я запишу ваш рассказ, сфотографирую вас.

– Вот здорово! Я Вовка, того, – он показал на меня, – тоже Вовка, а там дальше Васька Гусев.

Я пристально всмотрелся в себя молодого: худой, невыразительный, глазки узкие, за это в школе девчонки звали японцем – ну, им прощалось. На голове фуражка, куртеша неопределенного покроя. Впрочем, и остальные были одеты не лучше, все-таки рыбалка, не поход в музей.

– Пацаны, айда ближе, сейчас нас фотографировать будут.

Мой Вовка подошел ближе.

– Здравствуйте.

– Здравствуй. – Я задержал на нем взгляд дольше обычного.

– Щас, – откликнулся Васька, – у меня клюет.

Он дергает удочку и с радостным воплем, как всегда:

– Я поймал, я первый поймал!

И тут же я чувствую его запах, его единственный, неповторимый, специфический запах. Только у них дома такой запах, отчего вся семья пропахла насквозь. Он подлетел, оттолкнув моего Вовку:

– Вот, сфотографируйте меня с окунем!

– Сейчас. – Я достал свой цифровой фотоаппарат.

Васька встал в горделивую позу: в одной руке кривая удочка, в другой на леске окунек. Щелчок, вспышка. Черт, забыл отключить. Но ожидаемый вопрос прозвучал от моего двойника:

– Интересный фотик, обычно вспышка сверху, а тут и не видно где.

– Это новый, японский. Недавно такие появились. А у тебя тоже фотоаппарат есть? – зная ответ, задаю вопрос.

– Нет, у моего брата «Зенит».

– Давайте теперь втроем, – прячусь я за цифровик, скрывая непрошеные слезы.

Они становятся рядом, и я делаю несколько снимков, там для меня они станут драгоценностью.

– А теперь давайте я сниму вас на кинокамеру. Вы рыбачьте, а я буду снимать каждого в отдельности.

– А нас потом по телику покажут? – Васька аж светился от любопытства.

– Запросто, в какой-нибудь детской передаче. – Мне не хотелось тушить их азарт.

Они встали все рядом и стали закидывать удочки, поглядывая на меня. Они закидывали, тут же доставали, проверяли червяка, закидывали вновь, подсекали. Они трудились, перегоняя друг друга. Я подошел ближе, снимал крупным планом их дорогие для моей памяти лица. И дольше всего самого себя, молодого. Я снимал их, когда они наперебой рассказывали про себя, про школу, про то, как они стреляют из луков, которые научил делать их я, тогда. Про грибы, про чернику, которой здесь полно всегда, про хоккей здесь же, на озере, зимой. Они говорили, говорили, а я смотрел на себя через монитор видеокамеры и вспоминал вместе с ними свою золотую пору детства. И только раздавшийся сигнал будильника сотового телефона вернул меня к действительности.