Мермоз сжимает ее руку и шепчет на ушко комплимент. Она делает вид, что слегка зарделась, создавая впечатление, что он близок к победе.

Вечерняя поверка в части проводится по воскресеньям в девять. Совсем немного времени, чтобы сводить девушку в пансион «Мартиника», где за несколько сантимов консьерж выдаст ему ключ от комнаты. В те разы, когда денег у него вообще нет, консьерж записывает сумму на счет и никогда не пеняет за просрочку. А бывает и так, что времени заглянуть в «Мартинику» вообще нет или девушки пугаются его намерений и артачатся. Порой приходится довольствоваться удовлетворением через рукоблудие, со смехом убеждая партнершу, что таким образом он полностью гарантирует сохранение ее девственности. Но в тот вечер не проходит и получаса, как Мадлен переступает вместе с ним порог комнаты в «Мартинике», а минуту спустя она уже и одежду скидывает. И без тени стыдливости идет через всю комнату вытащить из сумочки пудреницу.

– Можешь не подкрашиваться, не нужно – ты и так выглядишь чудесно.

В ответ она только улыбается; наивные парни ее умиляют. Показывает металлическую коробочку – внутри вовсе не пудра и не румяна, а маленький латунный цилиндрик и какой-то белый порошок.

– Что это?

Она смотрит на него с нескрываемым сарказмом.

– Это, дорогуша, пропуск в рай.

«Женестин» катит по многолюдному бульвару Клиши. Андре, старший из братьев Вильморенов, расхваливает новый семейный автомобиль, поясняя, как разработанный Полем Женестином усилитель тормозов может полностью остановить движущееся со скоростью ста километров в час авто с тормозным путем в двадцать шесть метров. Сидящий рядом с ним Шарль Саллес кивает. На заднем сиденье, полулежа из-за артрита в бедре, расположилась Луиза; она внимательно рассматривает мельтешащую на улице толпу.

– Мне бы так хотелось сходить в «Мулен Руж»! – восклицает она, указывая на кабаре с неподвижными в эти утренние часы лопастями мельницы.

– Ты да на этом старомодной представлении с канканом, нет, даже вообразить себе не могу, – отзывается Шарль.

– O, Шарль, дорогой… да ты сам, как видно, уже вышел из моды! – Все находящиеся в салоне авто начинают улыбаться в ответ на дерзкие слова Луизы, явно задающей тон. – Там уже несколько лет канкана в помине нет! Теперь там кабаре…

– Тебе оно не понравится, Лулу…

– Это еще почему?

– Да ведь это не что иное, как публичный дом для самых неотесанных нуворишей Парижа.

– Сент-Экс, не надо произносить подобных слов в присутствии моей сестры! Барышням противопоказано! – осаживает его Андре.

– Ладно, ладно… беру назад публичный дом. Это всего лишь чайный салон, где никто не пьет чай.

И пока Шарль и Луиза громко хохочут, а ее брат скорбно качает головой, всем своим видом показывая, что тут уж ничего не поделаешь, дело пропащее, двуколка, за которой ехало их авто, внезапно тормозит. Лошадь встает на дыбы, перевозимый товар вываливается на мостовую. Андре также вынужден резко затормозить.

– Когда же уберут наконец эти таратайки из Парижа! – сердито кричит он. – Неужто кому-то до сих пор неведомо, что на дворе 1923 год?

Огромная куча дынь раскатилась по мостовой, и образовалась знатная пробка из пешеходов, в которой перемешались все: и степенные месье в шляпах и высоких ботинках, наблюдающие за происходящим, и торговцы с близлежащего продуктового рынка, что бросаются помочь собрать раскатившийся товар, и воришки, которые не упускают случая и используют всеобщее замешательство, чтобы удрать с желтым плодом под мышкой.

– Держи вора! – раздается чей-то крик.

Движение остановлено, начинают сигналить клаксоны.