Глотая слезы и по-детски всхлипывая, Альмень склонился над Солдаткиным и поцеловал его.
– Не думал я… что вот так… расстанемся…
В медсанбат Солдаткина понесли Иванников и Вакуленко.
Идя по извилистой траншее следом за разведчиками, Казаринов крепился, чтоб не разрыдаться. Слезы застилали глаза. Серп луны, медленно плывущий среди облаков, расплывался, двоился, время от времени его застилало туманом.
Глава XVII
Пока командир полка, начальник разведки и начальник штаба допрашивали пленного, Казаринов, Альмень и сержант Плужников сидели в землянке разведчиков, продымленной махоркой.
– Что, лейтенант, марафон в тысячу верст? – донесся из темного угла землянки чей-то насмешливый басок.
– Считай, что так, – сдержанно ответил Казаринов, поглаживая отросшую бороду.
– Братцы, дайте им хлебнуть по нашей норме – не обедняем, – сказал кто-то из другого угла землянки, и Казаринов увидел, как чья-то рука протянула ему из темноты флягу. Григорий поднес флягу к носу и, ощутив запах водки, возвратил флягу назад.
– Спасибо. Сейчас нельзя. С минуты на минуту меня должен вызвать командир полка. Если возьмет в свой полк, тогда сочту за честь выпить с вами чарку.
– Просись к нам, лейтенант. С разведчиками не пропадешь. У нас недавно командира взвода убило. Степан его замещает временно. Сам-то откуда?
– Я москвич. – Казаринов пытался разглядеть лицо спросившего. Но слабый свет коптилки на ящике из-под патронов не доходил до угла, где на нарах лежал разведчик.
– Ого!.. Вот это здорово!.. Кого-кого, а москвичей у нас пока еще не было! Охота поглядеть – какие они в деле. А что, лейтенант, кроме шуток, – просись.
– Хорошо, подумаю. Главное – как посмотрит на все это командование полка. Ведь я артиллерист.
– Нам и артиллеристы годятся, – поддержал разговор бас, съязвивший насчет тысячеверстного марафона. – И солдат своих, если они умеют на ходу подметки рвать, можешь с собой прихватить. У нас некомплект. Полковой разведчик как бабочка-мотылек. Живет до соприкосновения с горячей лампочкой. Не очень страшно, лейтенант?
Чувствуя, что словоохотливый разведчик заметно навеселе, Казаринов ответил:
– Мои бойцы побывали уже у черта на рогах. Их только что в гроб живыми не клали. Остальное все видали. Годятся?
– О, лейтенант, ты, видать, к тому же и зубастый. А нам такие до зарезу нужны.
– Хватит трепаться попусту. Дай лучше ребятам чего-нибудь пожевать. Им сейчас не до твоих баек, – сказал голос, что предлагал водку, и Казаринов увидел, как опять чья-то большая рука протянула им буханку хлеба.
Сержант Плужников разрезал хлеб на пять равных частей и рядком положил пайки на ящик из-под патронов.
– Комукать будем, товарищ лейтенант? – спросил Альмень, бегая жадным взглядом по порциям хлеба.
– Обойдемся без комукания. Бери, какая на тебя глядит, – хмуро сказал Казаринов.
Взгляд Альменя метался от пайки к пайке, отчего его поднятая над ящиком рука дрожала и, плавая в воздухе, не знала, на какую из них опуститься.
Кто-то из разведчиков, наблюдая из темного угла землянки за дележкой хлеба, зычно хохотнул:
– Во дает!.. С голодухи аж в дрожь вдарило.
Чей-то тоненький голос, который до сих пор молчал, дал о себе знать:
– Настоящего солдата видно, как он хлеб делит. Братцы, ловите! – И проворный как ящерица Альмень подхватил брошенную ему из темного угла землянки банку свиной тушенки.
При виде мясных консервов Григорий распорядился:
– Тушенку откроем, когда вернутся Иванников и Вакула.
Альмень выбрал пайку, самую дальнюю от него. Наверное, предпочел ее остальным потому, что в ней было больше корки.
Иванников и Вакуленко вернулись из медсанбата часа через полтора, когда в штабе закончили допрос пленного полковника и командир полка прислал связного за лейтенантом Казариновым.