– Не надо, Оз, – останавливает его мама, сверля глазами Хлою. В ее голосе слышны нотки ярости. – Забудь про белье, лучше папе помоги.

Мама со вздохом отворачивается и идет к нам. Тетя Карен не отстает. Мама натягивает улыбку, предназначенную для миссис Камински, и старательно игнорирует меня:

– Доброе утро, Джойс.

– Доброе утро, Энн, Карен. Спасибо, что позвали Морин. Она уже несколько недель только и говорит, что об этой поездке.

– Вы же знаете, мы любим проводить с ней время.

Повисает неловкая пауза. Миссис Камински скользит взглядом по Миллер-мобилю и принимается рассматривать землю у себя под ногами. Миллер-мобиль похож на консервную банку на колесах. Первоначально это был настоящий походный дом с кухонькой и кроватью, но художник, у которого отец купил фургон, выбросил всю мебель, чтобы высвободить место для студии, и оставил только встроенный обеденный уголок – стол и скамейки по обе стороны от него. Когда родились все мы, папа поставил дополнительные сиденья – пару автобусных кресел из «Грейхаунда» и красный кожаный диван, который он снял с отправленного в утиль «бентли». В результате получилось весьма примечательное, чуднóе сочетание полосатого синего плюша, роскошной красной кожи и блестящего зеленого винила.

Миссис Камински ничего не может с собой поделать.

– Там есть ремни безопасности? – спрашивает она.

Мо вся сжимается. За последний год ее недовольство материнской гиперопекой явно выросло. Я знаю, что в последнее время они не раз из-за этого ссорились.

Мама кивает:

– Хотите заглянуть внутрь?

Миссис Камински смотрит на Мо и мотает головой:

– Нет, все в порядке. Я вам доверяю.

В последних трех словах таится вызов. Мама его принимает:

– Я за ней присмотрю.

К разговору подключается тетя Карен:

– Мы все присмотрим. Мо нам как дочь. Она в хороших руках.

Неуверенно улыбаясь и бормоча слова благодарности, миссис Камински чмокает Мо в щеку, желает ей хорошенько повеселиться и быстро уходит. Дальше она будет волноваться без свидетелей.

Мо с облегчением выдыхает, и я легонько толкаю ее в плечо:

– Не так уж и плохо. Еще недавно она бы вообще не разрешила тебе ехать. Ты обещала звонить каждый час?

– Нет, я сказала, что вообще не буду звонить, – отвечает Мо. – Так лучше. Когда я звоню, она словно с ума сходит, расспрашивает меня обо всем в мельчайших подробностях, начинает переживать из-за того, что я рассказываю, и придумывать, что может пойти не так. Чем меньше она знает, тем меньше будет переживать. Нас не будет всего три дня. Она вполне может прожить три дня, ничего обо мне не зная. И потом, пора привыкать. Через два года я уеду в университет и уж точно не буду звонить ей каждый день.

Я ей верю. Мо страшно хочется расправить крылья, взмыть ввысь, умчаться как можно дальше от родного гнезда. Я подумываю поступить в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе или в Сан-Диего, чтобы по выходным приезжать домой, а вот Мо мечтает поселиться на другом конце страны или даже на другом краю земли. Она хочет путешествовать по Патагонии, пересечь Сахару, взобраться на Эверест. Когда мы были маленькими, она разинув рот слушала рассказы моего отца о его юношеских приключениях. Папа всегда говорил: «Эта Мо в душе настоящая пиратка».

– Едем! – кричит папа с водительского сиденья. Его лицо излучает оптимизм, и я почти готова поверить в то, что его задумка сработает и мы здорово проведем время.

Мо хлопает в ладоши и бросается к фургону. Вэнс стаскивает Хлою с крыльца и тянет к нам. Мама со вздохом идет следом за тетей Карен, высоко подняв подбородок, словно приговоренная к смерти, храбро шагающая к электрическому стулу. Дядя Боб в шутку боксирует с Озом, с каждым новым ударом придвигая его все ближе к дверце Миллер-мобиля, и одновременно ищет глазами маму, чтобы убедиться, что она это видит.