– Вот этот?
Хрустя песком, рассыпанным по дорожке, приближались четверо молодых людей. Остановились в трёх шагах. Заговорил черноволосый крепыш, пригладив висок.
– Ты, новый, оставь Машку!
– Машку не знаю. Не по адресу. Если ты о Марии, продолжай. А потом – я ничьих распоряжений не выполняю.
Он, не поднимаясь с лавки, рассматривал.
Черноволосый юлил глазами. Остальные ждали команды.
– Вот ты!
Указал на лидера.
– Отойдём, поговорим. По – мужски.
Ему то было известно – такие сильны стаей.
Крепыш растерялся. Оглянувшись на соратников, поддержки не нашел. Линялая футболка, потертые джинсы.
На лице отразилась растерянность.
– Что же ты струсил?
– Кто? Я? Пошли!
Он точно знал, что сказать ему.
Опыт войны, сумасшествие внезапной смерти учит один раз. Иного жизнь не предоставляет.
Повернули за кусты, постриженные в линейку. Взяв крепко за локоть и развернув к себе.
– Информированы вы в ноль. Я вырос здесь, а вы недавние. Слушай и запоминай! Марию тронете – убью. Тебя обнаружат первым. С поломанным верхним позвонком. Мучиться будешь недолго. А затем и дружков твоих. Я этому на войне обучался.
Провёл болевой прием.
– Ну, так что? Начнём?
Увидел жуткий страх в лице. Обыскал. Кастет. Нож.
Сложил в свой карман.
– Вам бы от скуки лягушек разводить!
Оттолкнул его, не испытывая жалости.
– Обходите меня по другой стороне улице.
Вышел на аллею и пошел прямо к школе, мимо ожидавшей троицы – расступились – насвистывая услышанную когда – то мелодию.
С крыльца спускалась Мария.
– Ну, как?
Он улыбнулся.
Она вскинула руки, показывая раскрытые ладони.
– Молодчина! Поздравляю!
Заглядывая ему в глаза спросила.
– Что-то случилось?
– Небольшой конфликт. Уладили.
И взяв её руку.
– Я никому тебя не отдам, слышишь.
– Да, я знаю. Идем.
Остановившись у реки, швырнул далеко в воду нож с кастетом.
Не успев разглядеть их, спросила.
– Что это было.
– Ненужные вещи для жизни.
И долго, томительно целовались. В тишине, наполненной полетами стрекоз.
– А я нынче в институт поступать буду.
Поправляя волосы, и горячо дыша.
– Я с тобой поеду.
Обняв, вдыхал запах её волос.
На второй год, умирая при тяжелейших родах, она, на мгновения теряя сознание и возвращаясь в свет невыносимо-ярких ламп, звала его по имени.
Но врач, не сумевший спасти ребенка, прилагал все усилия для сохранения жизни молодой женщины.
Узнав слишком поздно, миновав бесконечный коридор и войдя в страшную, полуосвещенную комнату, где медсестра предупредительно откинула простынь, он увидел бледное, обескровленное лицо с потемневшими нижними веками.
С невыразимой болью на застывших губах…
Вне зависти
– Да вы не волнуйтесь, он будет с минуты на минуту.
Девушка секретарь, сверкая лаком на ногтях, складывала на столе стопку бумаг. Улыбнулась.
Шилов подошел к окну.
…осадки в виде дождя, ветер северо-западный, давление…
– донеслось из радиоприемника, стоявшего на отдельной тумбочке в углу приемной.
– Вы присаживайтесь.
Она указала на кожаный роскошный диван с высокой спинкой.
Поблагодарив, упрямо глядел вдаль, в надежде рассмотреть в пелене дождя что-то известное лишь ему.
– Давно здесь работаете?
Спросил Шилов, поправляя галстук.
– Три года. Антон Николаевич меня сам пригласил. Его жена с моей мамой дружат.
– Понятно. Можно воды? Пить хочется.
Наполнив чистый стакан из графина.
– Вы не подумайте, Антон Николаевич ко мне, как к дочери относится.
– Сколько ей лет?
– Ирине? 21. Мы с ней ровесники. Но она уже два года замужем. А я вот…
– И у вас всё сложится. У каждого своя минута в жизни. Одна. Только выбор необходимо сделать верный.
Порывом ветра распахнуло форточку, девушка бросилась запирать, поправила штору.