Я качаю головой и лгу:

– На работе допоздна. Мать дома?

Он, торопясь, переворачивает огромные перцы в кипящем масле:

– В детской. Так чем тебя кормить?

– Не беспокойся. В нашем доме благодаря тебе трудно умереть с голода.

Оглядываюсь. Что-то внутри сворачивается беззащитным котёнком. Иду к незажжённому камину и касаюсь рукой его холодных кирпичиков. Вокруг него мы раньше собирались по воскресеньям, когда отца не вызывали в офис. В доме пахло хвоей и только что съеденной лазаньей. Огоньки горящих поленьев играли на светлом мраморном полу, ёлочных шарах, в тёмно-карих папиных глазах. Он рассказывал о своём детстве, а мы с Эрикой, раскрыв рты, листали альбом с семейными фотографиями. Потом появлялась мама в новом наряде для прогулки – Снежная королева с холодной обольстительной улыбкой. Папа перед уходом обязательно целовал нас с сестрой. А мамино внимание надо было заслужить – маленькая Эрика догоняла её у порога и срывала поцелуй, вызывая довольный смех родителей.

В один из таких вечеров мы рассуждали с сестрой, за кого выйти замуж и сколько детей нарожать. Я была тогда влюблена в Джоджи. Эрика же сказала, что его женой станет она: «Я не намерена делить свою любовь. Даже с тобой!» Не помню, что на меня нашло, но в ответ я сломала её любимую Барби.

Грустно улыбнувшись фотографии сестры на комоде, поправляю увядшие белые лилии. Они потеряли запах. Цветочник обещал завтра к двенадцати свежие цветы. Зажигаю стоящую рядом свечу, убираю, чтобы не запачкать, какое-то письмо из банка для отца. Почему на нём стоит пометка с фамилией Джоджи? Папа хочет стать его бизнес-партнёром? Надо будет спросить.

Дотрагиваюсь двумя пальцами до губ, потом – до лица Эрики на фотографии. Иду в нашу комнату, которую по привычке все называют детской.

На двери всё ещё висит деревянная табличка с инициалами F и Е, стилизованными под цветы. Царство фей. По внутренней окружности тянется веточка эдеры11, обвивая оба цветка. Как-то лет пять назад мы обе сделали татуировки на левом запястье. Веточка эдеры, символ сестринской любви. В этой комнате мы делали уроки, ссорились из-за неподелённой одежды, шептались о разочарованиях и любовных историях.

Изнутри раздаётся вечно недовольный голос матери:

– Фиона, ты? Заказала цветы на день поминовения?

Прежде чем войти, у дверного проёма на меня набросились два близнеца, от крика которых чуть не лопнули перепонки. Эдди и Недди, внуки папиной сестры Эммы из Апулии. Завидев меня, тётя широко улыбается, не поднимая с моей кровати пышный от обжорства зад:

– Фиона, детка, ты видишь, как подросли мои мальчики! Мне не терпится узнать, всё ли готово к вашей с Фабио свадьбе? Он тоже сегодня будет на ужине? Я наконец увижу его? Послушай, ты ещё не ждёшь бамбино12? Нет?!

– Тётя, обязательно всё тебе расскажу. Или ты завтра уезжаешь?

– Да нет же! Будь спокойна. Непорочное Зачатие13 я проведу в этом году вместе с вами.

– Я рада. – Корчу гримасу.

– Пока ты мне не расскажешь, куда вы поедете в свадебное путешествие, с места не двинусь. Куба? Сейшелы?

– В Америку, конечно, Джо – фанат этой страны, – вставляет мать.

Её ошибка меня бесит. Как будто она не знает, кто мой жених? Фабио совсем на Джо не похож, но я молчу. Говорить с матерью – это последнее, что мне сейчас надо.

– Фиона, ты ведь разрешишь пожить в детской? Вряд ли она тебе к спеху. До свадьбы ведь осталось всего ничего. Правда?

– Ну, конечно, – вру ей в ответ, стараясь не терять самообладания.

В какой-то момент замечаю, что мать не сводит с меня оценивающего взгляда.

– Фиона, не стоит тебе облегающие рубашки надевать. Это дурной вкус. – Она сопроводила свои слова застывшей улыбкой.